15. В рубрике “Publicystyka” напечатана очередная статья о польской ретрофантастике Агнешки Хаски и Ежи Стаховича (Agnieszka Haska, Jerzy Stachowicz), которая носит название:

Позитивизм имел полное право не любить фантастику – бродившие по замкам романтические вампиры не очень-то хотели вписываться в научную парадигму мира, а исследователи предпочитали глаз и лупу метафизическим порывам духа. Если исключить изобретения профессора Гейста и страшилку с задвиганием Розальки на сосновой доске в свежепротопленную печь на три «Богородице, дево, радуйся…», то может показаться, что мы не найдем ничего фантастического в польской литературе второй половины ХХ века, озабоченной эмансипацией, ассимиляцией и пропагандированием соответствующих гражданских позиций. Однако благодаря идее внедрения в литературу сюжетных нитей, популяризирующих развитие науки и техники, позитивизм парадоксальным образом заложил фундамент для развития жанра, используя фантастический стаффаж в дидактических романах для детей и подростков. Кажется, это был просто единственный способ слушать, не зевая во весь рот, скучные лекции о хорошем воспитании, а также стрекозах и бабочках.

Так продолжаться не может, потому что иначе болваном вырастешь

Конечно, идея совмещения дидактики, популяризации науки и элементов фантастики не была новой — достаточно вспомнить некоего мсье Жюля Верна. В польской литературе первые подобные попытки предприняла Софья Урбановская/Zofia Urbanowska, автор чрезвычайно популярного романа «Зачарованный Гутя» (“Gucio zaczarowany”, 1884), в котором восьмилетний Гутя, шалопай и бездельник, убегая от гувернера, выражает желание стать мухой (потому что ей «свободу никто не ограничивает и гувернеров не назначает»).

Как обычно в таких случаях бывает, надо осторожнее выражать свои желания, потому что таковые иногда сбываются — вдруг появился некто в черном одеянии, «с сильно морщинистым лицом, торчащим подбородком и огромным носом, на который опирались стекла очков»,

и гутина «красивая синяя одежда куда-то исчезла, сменившись каким-то серым телом, опоясанным полосами и испещренным черными пятнами, нос вытянулся и обрел форму замысловатой трубки (...), а из груди выскочили целых шесть ног».

Плачущий Гутя тут же обещает исправить свое поведение – однако вредный некто в черном объявляет, что вернет ему человеческий облик только тогда, когда мальчик и в самом деле перестанет быть бездельником, и исчезает, оставив ему в утешение красную шапочку, отличающую его от других мух, чтобы его в этом жестоком зверском мире не сожрали случайно. Гутя в ходе серии собеседований с кротом, воробьями, мухами, ткачом-отшельником и принцессой Ëасей/Joasia, превращенной в пчелу за то, что унижала своих слуг, конечно, начинает понимать, что лень хоть и привлекательна, но не приветствуется обществом.

Наконец, наступает момент окончательного покаяния — Гутя подслушивает жалобные сетования матери на надгробии своих умерших братьев, которые были энергичными и трудолюбивыми, не то, что Гутя, растущий лентяем. В этот момент мальчик просыпается в саду в человеческом облике; все случившееся оказывается сном, но очень полезным, потому что с этих пор Гутя всех уверяет в том, что он всегда и всюду будет вежливым и отвратительно трудолюбивым.

Софья Урбановская, одна из самых популярных в те времена авторов романов для детей и подростков, помимо книги о приключениях Гути написала также продолжение повести «Сказка о рассорившихся принцах и королеве жемчужного дворца» Марии Юлии Залеской (Maria Julia Zaleska “Baśn o niezgodnych królewiczach i królowej perłowego pałacu”, 1889).

Залеская, которую сегодня помнят как первую переводчицу романов Джеймса Фенимора Купера и Фрэнсис Ходжсон Бернетт, в своем романе описала борьбу правителей трех королевств: Кристаллика, Зеленки и Хохолка, символизирующих минералы, растения и животных соответственно. В романе Софьи Урбановской «Атланта, или Приключения мальчика на таинственном острове» (“Atlanta, czyli przygody młodego chłopca na wyspie tajemniczej”), опубликованном в 1893 году, сирота Янек помогает королям помириться, после чего они пишут серию статей для журнала «Семейные вечера».

(Продолжение следует)

14.4. В рубрике «Литературные миниатюры» опубликованы: “Подсобный генератор сценариев сюжетных игр (фэнтези)/Podręczny generator scenariuszy do gier fabularnych (fantasy)” (стр. 40—41)

и несколько (4) статей из “Словаря персонажей неизвестной литературы/Słownik postaci literatury nieznanej” (стр. 42—46). Автор: Филип Хака/Filip Haka. Иллюстрации ТОМАША НЕВЯДОМСКОГО/Tomasz Niewiadomski.

«Подсобный генератор…» – далеко не первая шутливая попытка формализовать творческий порыв в области сочинения фантастики. Помнится, подобный «Карманный компьютер фанатов научной фантастики» был опубликован на форзаце обоих томов монографии Станислава Лема «Фантастика и футурология». Отметим, что вот этот вот «Генератор…» напечатан с ошибкой – связь не туда в одном месте протянута, редакция просила прощения за недоразумение… Второй материал – опять же подражание Станиславу Лему с его рецензиями на не существующие книги. И это вторая (первую см. “NF” 2/2008), но далеко не последняя (см. “NF” №№ 3/2009, 9/2010, 11/2010 и др.) публикация Хаки такого рода в нашем журнале. Ни карточек на эти произведения, ни биобиблиографии их автора на сайте ФАНТЛАБ нет.

Филип Хака/Filip Haka (род. 2 июля 1974) – польский педагог, автор коротких фантастических текстов.

Учился в Первом общественном общеобразовательном лицее “Bednarska” (I SLO). Окончил Институт прикладных социальных наук Варшавского университета со специализацией в этике с элементами философии и последипломные педагогические курсы. Преподает философию в I SLO и Беднарской реальной школе. Публиковал короткие фантастические тексты в журналах “Nowa Fantastyka”, “Czas Fantastyki”, “Lampa” и антологии “Głos Lema/Голос Лема” (2011).

На русский язык переведен фрагмент «Словаря…» под названием «Космобиотические сказания Доминика Видмара. 13 статей из Словаря персонажей неизвестной литературы/Opowieści kosmobiotyczne Dominika Vidmara» в составе антологии «Голос Лема» (2017). Увлечения: литература, кино, фэнтези, ролевые и настольные игры, социальные насекомые, лабиринты и кое-что другое. Он любит также бродить по лесу, разглядывать старые карты и лакомиться вишнями.

14. В рубрике «Польский рассказ» напечатаны три текста и подборка миниатюр.

14.1. Рассказ “Szybczej/Быстрее” написал Януш Цыран/Janusz Cyran (стр. 47—55). Иллюстрации ТОМАША ВИТАСА/Tomasz Witas.

Автор строит очень странный мир, в котором течение времени неустанно меняется, сталкивая его с не менее странным внутренним миром главного героя, живущего в собственном, субъективном, и тоже неустанно изменяющемся времени…

И это уже 12-я публикация художественного произведения (напомню, что публиковались также статьи) этого замечательного польского писателя в нашем журнале (см. “NF” №№ 1/90, 7/90, 2/92, 2/93, 5/95, 4/96, 11-12/00, 6/01, 3/03, 7/06, 1/07).

Позже рассказ вошел в состав авторского сборника рассказов и повестей Януша Цырана «Teoria diabla/Теория дьявола» (2011).

На русский язык рассказ не переводился. Заглянуть в карточку рассказа можно ЗДЕСЬ А почитать об авторе можно ТУТ

14.2. Рассказ “Wybór/Выбор” написал Михал Гуня/Michał Gunia (стр. 56—59). Иллюстрация ДАРИИ МАЙ/Daria Maj.

Альтернативная история Второй мировой войны с сильным морализаторским уклоном…

В дальнейшем рассказ не перепечатывался и на другие языки (в том числе на русский) не переводился.

Ни карточки рассказа, ни биобиблиографии его автора на сайте ФАНТЛАБ нет. Впрочем, об авторе известно мало.

Михал Гуня/Michał Gunia (род. 1982) – польский информатик, автор фантастического рассказа. Учился в Институте теологии в г. Бельска-Бяла по специальности «средства массовой информации». Работает в интернет-фирме. Член клуба любителей фантастики и RPG-игр “Alethea”. Дебютировал в фантастике рассказом “Wybór/Выбор” в журнале “Nowa Fantastyka” в сентябре 2008 года. К сожалению, этот рассказ был и, похоже, остается его единственным вкладом в копилку литературной польской фантастики.

14.3. Рассказ “Oko” написал Якуб Малецкий/Jakub Małecki (стр. 60—64). Иллюстрации ПАВЛА ХЕРНИКА/Paweł Hernik.

В каждом человеке дремлет демоническое зло, иногда оно просыпается, открывает око…

Позже рассказ вошел в состав авторского сборника рассказов Якуба Малецкого “Zaksięgowani/Вписанные в конторскую книгу” (2009).

Ни карточки рассказа, ни биобиблиографии автора на сайте ФАНТЛАБ нет, но поскольку мы уже встречались с писателем на страницах нашего журнала (см. “Nowa Fantastyka” 11/2007) стоит заглянуть под тэг «Малецкий Я.» в этом блоге.

13. В рубрике «Иностранный рассказ» размещены три текста.

13.1. Рассказ американской писательницы Нэнси Кресс/Nancy Kress, который называется в оригинале “Safeguard” (2007, ”Asimov’s Science Fiction”, Jan.; 2012, авт. сб. “Fountain of Age: Stories Asimov’s Readers), перевел на польский язык под названием “Biezpieczeństwo/Безопасность” АДАМ ВИХЕР/Adem Wicher (стр. 17—28). Иллюстрации РАССЕЛ МОРГАН/Russel Morgan.

Своеобразный вариант индийской сказки о «виш канья» (ядовитой девушке). Женщина воспитывает содержащихся в строжайшей изоляции четверых детей, которые, сами того не подозревая, являются носителями чумы, способной уничтожить весь мир.

Рассказ номинировался на получение премий “Asimov’s Readers”, “Locus”, “Nebula”.

И это девятая наша встреча с писательницей на страницах журнала (см. “NF” №№ 3/87, 6/90, 5/95, 11/97, 2/98, 2-3/99, 7/99, 4/06).

На русский язык рассказ не переводился.

Заглянуть в карточку рассказа можно ЗДЕСЬ А почитать об авторе можно ТУТ

13.2. Рассказ британского писателя Нила Эшера/Neal Asher, который называется в оригинале “Adaptogenic” (1994, “Threads”, Jan.; 2008, 2013, авт. сб. “The Cabble and Other Stories”), перевела на польский язык под названием “Adaptogenik” ИВОНА МИХАЛОВСКАЯ/Iwona Michałowska (стр. 29—37). Иллюстрации МАРЦИН КУЛАКОВСКИЙ/Marcin Kułakowski.

Герой рассказа, попав в ядовитую для него биосферу, вынужден, чтобы выжить, экспериментировать на себе, приспосабливаясь к вредоносному окружению.

И это первое появление писателя на страницах нашего журнала.

Рассказ переводился помимо польского на чешский и венгерский языки, на русский язык рассказ не переводился.

Заглянуть в карточку рассказа можно ТУТ А почитать об авторе можно ЗДЕСЬ

13.3. Юмореску немецкого писателя Уве Зауэрбрая/Uwe Sauerbrei, которая называется в оригинале “Erwin Reise” (2004, ант. “Schlag 13”; 2016, авт. сб. “Erwins Reisen”) перевела на польский язык под названием “Podróż Erwina/Путешествие Эрвина” АГАТА ЩИГЕЛЬСКАЯ/Agata Szczygielska (стр. 38--39).

И это первое появление писателя на страницах нашего журнала.

На русский язык рассказ не переводился, его карточки, равно как и биобиблиографического профиля писателя на сайте ФАНТЛАБ нет.

Уве Зауэрбрай/Uwe Sauerbrei (род. 1965) – немецкий инженер-информатик, автор около трех десятков фантастических рассказов.

Живет неподалеку от г. Гамбурга, работает IT-консультантом (занимается разработкой Java Full Stack, поддержкой JavaLand, Java Forum Nord, организацией JavaLand4Kids, руководством JUG HH).

Написал около трех десятков коротких НФ и фэнтези-рассказов, вошедших в состав жанровых антологий “Deus ex machuna” (2004), “Schlag 13!” (2004), “Uberschuss” (2004) и авторского сборника “Erwins Reisen” (2016). Не теряет надежды на написание великого романа.

12. В рубрике “Felieton” размещена статья Анджея Зимняка/Andrzej Zimniak (по сути это рецензия на книгу), которая носит название:

Можно ли несколькими простыми, солдатскими словами определить, чем обычно занимаются ученые? Вопреки видимости, найти ответ не составляет сложности, особенно если он касается большинства учёных — они проводят детальный анализ. Иными словами, ученые расщепляют реальность на особые картинки, в которых демонстрируются детали мира — в каждой картинке своя, показанная во всей красе ее сложности. Однако, как уж это бывает, обычно мы получаем изображения, похожие на фракталы, т. е. чем внимательнее мы на них смотрим, тем больше появляется новых деталей для описания.

Гораздо меньшая, элитная группа ученых, численно и вовсе незначительная по сравнению с первой, занимается синтезом (не путать со слиянием!) — их работа заключается в достижении обобщений. Эти люди способны, пользуясь картинками, собранными ими самими и другими людьми, обобщать и делать выводы, создавая новое качество. Гениальнейшие из элиты, а также несколько менее гениальные, но весьма удачливые, обладающие смекалкой, ловкостью и оборотливостью, связями и знакомствами, мощной пробивной силой или проявляющие безжалостность и беспринципность — получают Нобелевские премии.

Однако есть место, где профан, не принадлежащий к элите ученых, может безнаказанно синтезировать информацию о науке и ученых, и это место — литература. Гарцуя на страницах книги, писатель становится творцом и оказывается в праве не только изложить свое мнение об окружающем мире, но и обобщить практически всю науку. Не исключая, конечно, ту, что достойна Нобелевской премии, этого Святого Грааля апологетов современной мудрости.

Именно это сделал Эрик Сигал, когда написал роман «Премии» (“Prizes”, 1995). Я сам учёный, поэтому взялся за чтение этой книги из профессионального любопытства — мне был интересен подход автора. Ведь журналисты обычно говорят о науке в духе... кабаре. Мне хотелось посмотреть, как американский писатель подойдет к делу, и узнаю ли я описанный им мир.

Пара слов пояснения относительно менее серьезных сообщений о науке. Не знаю, мода ли это, манера, а может быть, этот стиль возникает из-за отсутствия у журналистов достоверных научных знаний – так или иначе, от будничных репортажей о научных мероприятиях разит скетчем и балаганом. Речь идет даже не о вульгаризации и опошлении проблем (это отдельная, важная тема), а об их осмеивании — ах, оказывается, эти сумасшедшие яйцеголовые опять придумали нечто безумное. Раньше возили по ярмаркам усатых женщин или двугорбых карликов, а сегодня людей развлекают новостями из мира науки. Чтобы не быть голословным, процитирую несколько первых попавшихся заголовков из интернет-сайтов: «Диета влияет на секс», «Хоббит с острова Флорес был анорексиком», «Морские огурцы твердеют от страха», «Способная обезьяна», «Камера заглядывает под одежду» и т. д. и т. п. Может показаться, что дураки развлекают дураков, чем бы там народ ни тешился и все в порядке. Однако не совсем, ведь гораздо больше людей, чем считают СМИ, жаждут правдивой информации, о чем свидетельствует высокая зрительская посещаемость программ, всерьез популяризирующих науку, таких как “Discovery”. Также некогда “Sonda”, программа, в которой дискуссии велись на полном серьезе, била рекорды популярности.

Вернемся к книге Сигала. Это странная история – она начинается сенсационно, с элементами чуда, поэтому в ней есть напряжение и метафизика. Важный человек, находящийся на смертном ложе, жаждет получить чудодейственное лекарство — и получает его прямо из исследовательской лаборатории. Препарат не подвергся еще стандартным клиническим испытаниям, но он молниеносно уничтожает неизлечимую по официальным представлениям раковую опухоль. Затем сюжет нормализуется, появляются симпатичные линии его развития (работа учёных), романтические линии (хорошие в психологическом отношении портреты, в этой области автор оказывается знатоком), а также «лабораторные» ответвления. Последние знакомят нас с медицинскими и генетическими лабораториями, через которые проходит научный фронт, по-английски frontiers of science. Надо отдать должное автору, он показал, что усвоил данные ему уроки, ибо атмосфера этих мест правдива и привлекательна — парень наверняка прошел стажировку (писательскую, конечно) в нескольких ведущих лабораториях, о чем он, впрочем, упоминает в послесловии. Для меня чтение этих глав было особенно приятным, потому что мне было что вспоминать и сравнивать, ведь я провел в США более двух лет в хороших биохимических и химических лабораториях. Помню семинары известных ученых в переполненных залах, и опять же я видел аспиранта, который в десять часов вечера шел ставить многочасовый эксперимент, помню диспуты между претендентами на Нобелевскую премию, на которых я присутствовал. Именно такая атмосфера пронизывает роман Эрика Сигала, и настоящим я подтверждаю, что она правдива. Несколько хуже обстоят дела со строго содержательной стороной, т.е. формулировкой научных целей, описанием исследовательской работы и подведением итогов, но литературное произведение не может быть научной диссертацией и эти схемы следует трактовать как параболы.

Однако нарисовать моральное состояние учёных автору удалось нарисовать как нельзя лучше – мои аплодисменты этой выразительной галерее портретов. Среди них есть люди гениальные и кристально чистые, к тому же общительные, играющие в теннис, верные в браке и образцовые в качестве родителей, но нет недостатка и в обманщиках, эгоистах, людях ограниченных. Так оно и есть: ученые – не избранный народ, некие образцы не только выдающегося ума, но и высокой нравственности, глашатаи мудрости и универсальных истин. С другой стороны, они далеки от стереотипа странного чудака с затуманенным взором, ведущим подозрительные эксперименты в секретных лабораториях, спрятанных под курганами колючей проволоки. Ученый — такой же человек, как и любой другой человек, как первый попавшийся прохожий с улицы, но талантливый в своей области, а вдобавок наделенный пробивной силой и ловкостью. Пробивная сила ему так же необходима, как и блеск гениальности, если он хочет завоевать и сохранить позицию. В противном случае его сочтут талантливым учителем среднего звена или многообещающим вечным ассистентом. Другие качества, такие как благородство и праведность, честность, моральность, формат характера, мелочность, подлость, грубость или мифомания статистически распределены в научной среде с такой же вероятностью, как и во всем остальном человеческом обществе. Недавно я осознал еще одну вещь, и это было для меня драматическим открытием: что даже великие ученые могут быть такими же уродами, как и все остальные граждане, обладающие гораздо меньшим IQ. Предположим, что учёный образцово занимается своей профильной дисциплиной, скажем, кардиологией, генетикой или спектроскопией, но вне её верит в сексуальное общение землянок с инопланетянами, в масонский заговор велосипедистов или во вредное влияние литературной фантастики на детей школьного возраста. Это кажется логичным, но… чисто интуитивно такого от гениев мы никак не ожидали.

В этом в целом богатом романе о науке и ученых мне не хватило кое-чего важного, а именно раскрытия темы ответственности ученых. Правда, однажды возникает вопрос, можно ли принести в жертву четырех пациентов, чтобы спасти сорок, а затем, возможно, дать миру новое лекарство, но эта проблема поставлена всего в нескольких предложениях (и хорошо, что вопрос не нашел решения, но был оставлен открытым для рассмотрения). Вопрос важный, поскольку на ученых часто возлагают ответственность за использование своих изобретений, что, на мой взгляд, является недоразумением. Ученые — всего лишь наблюдатели, вуайеристы мира, которые проверяют наблюдения друг друга, и только. Вот и все. Наука не претендует на право оценивать получаемую информацию, а тем более на ее цензурирование. Если предмет исследований может создавать потенциальную опасность, я считаю, что лучшим выходом будет распознавание явления, а не прятанье головы в песок, потому что проблема не исчезнет, если сделать вид, что ее не существует. Совсем другое дело — применение открытий и изобретений, и когда ученые работают далее в этой области, они, конечно, должны нести ответственность за последствия.

Ближе к концу книга, к сожалению, начинает погружаться в китч. Все сюжетные проблемы разрешаются настолько гладко и правильно, что аж тошнит. Каждый новый, еще не одобренный медлительными властями, препарат оказывается прямо-таки сенсационным, спасающим жизнь, разумеется, прежде всего выдающимся героям романа. Лишь одному ученому не повезло – слишком рано заболел бедняга, а о препарате от болезни Альцгеймера медики еще только подумывают. Что ж, нужно дать скатиться слезе, чтобы создать соответствующее настроение, но печаль читателя тут же нейтрализуется, ведь уже готовят Премию Премий, то есть Нобелевскую премию, для обиженного судьбой человека. Однако самое забавное — это мешок, полный фундаментальных открытий, который внезапно распахнулся над человечеством. Здесь блестящая ученая-физик, будучи еще очень молодой девицей, додумывается до объединения слабых, сильных, электромагнитных и гравитационных сил в одной формуле, то есть до Grand Unifikation (Великого объединения), которого безуспешно добивался сначала Эйнштейн, а затем и целый ряд мудрейших его преемников. Насколько мне известно, таковое теоретическое объединение не достигнуто и по сей день и неизвестно, возможно ли оно вообще, несмотря на применение в рассуждениях двенадцати суперструн и большого количества дополнительных измерений. Другой гений, генетик, изобрел способ омолаживать клетки, правда, только на ограниченное время, но -- внимание! — повторять процесс можно до бесконечности. Черт возьми, здесь пахнуло бессмертием, повеяло трансцендентностью! Подводя итог, можно сказать, что книга имеет очаровательный и литературно разработанный финал, ее кульминация трогательна и вселяет надежду, но, к сожалению, это происходит за счет существенной конструкции, столь тщательно выстраивавшейся в предыдущих главах.

То есть наблюдается перегиб в другую сторону, дорогие мои. Наши журналисты, не все, конечно, но многие, изо всех сил стараются высмеять яйцеголовых и те странные вещи, которые они изобретают, а литератор Сигал наоборот: строит храм для науки и верит в ее неограниченные возможности. Надо признать, что наиболее сбалансированную картину науки и научного сообщества могут нарисовать сами ученые, я имею в виду тех, кто умеет писать и хочет это делать. От них можно узнать много интересного, но скажу вам по секрету, что они зачастую… попросту скучны, и это потому, что каждый из них считает свою делянку единственным райским садом не только на Земле, но и во всей вселенной.

Поэтому, несмотря на некоторые недостатки, я призываю вас прочитать роман Эрика Сигала, который остается актуальным как с точки зрения научной проблематики, так и с точки зрения социальных, этических и экологических вопросов. В книге показана частица истины, представленная в интересной форме на солидном художественном уровне. Правда, не нашлось подросткового гения, который бы изготовил в отцовском гараже легко усвояемый ген вечного счастья, но не все потеряно: возможно, г-н Эрик напишет еще одну подобную историю, на этот раз с большей примесью фантастики. Должен признаться, я не имею ничего против этого.

Erich Segal “Nagrody”. “Świat Książki”, 1996 (Эрик Сигал «Премии». “Świat Książki”, 1996)

Подпись на рисунке (худ. ДАРИУШ ВУЙЦИК): «Сынок! Ты ведь ни в чем не разбираешься, так что иди-ка ты лучше на журналистику!»

P.S. Эрик Сигал (Erich Wolf Segal, 16.06.1937 – 17.01.2010) – американский писатель, сценарист, профессор античной литературы. Для большинства российских читателей моего поколения он -- прежде всего автор сценария фильма «История любви» (“Love Story”, реж. Артур Хиллер, США, 1970) – сентиментальной драмы, зрители которой буквально затапливали кинотеатры слезами. Сценарий был соответствующей обработкой одноименной повести. [Там вообще сложная история – поначалу был написан все же киносценарий, для постановки которого так и не нашлось продюсера. Сигал переделал его в повесть (1970), которая стала в итоге бестселлером (продано более 20 млн экземпляров) и была в том же году экранизирована].

Фильм в СССР широко не прокатывался, но были-таки закрытые просмотры, была великолепная музыка, были рецензии (в российских изданиях как правило ругательные, что указывало на то, что фильм стоящий), пересказы и, наконец, если знать где искать – текст на английском языке. Повесть (или 100-страничный роман если хотите) была переведена на русский язык в 1990-годы, но я хорошо помню, что читал ее в молодости на украинском языке (как бы не в журнале «Всесвiт»).

Отсюда (из-за живых воспоминаний) и интерес (мой) к этому его роману. И таки-да -- роман «Премии» переведен на русский язык (почему-то под названием «Сильнодействующее средство») и выдержал как минимум три издания.