Стиль и мастерство Д. Рубиной как всегда на высоте. Есть где и призадуматься (и о судьбе, и о вечной погоне за счастьем, и о деньгах...). Главные темы — вещь, ставшая дорогой для семьи, и деньги. Меня эти темы, правда, не волнуют в литературе. Только поэтому и балл ставлю низкий. А так, произведение качественное. На любителя по тематике.

Для меня эта история из тех, которые я не до конца понимаю – вроде всё просто, но что–то не складывается – но от которых оторваться невозможно, потому что написаны просто бесподобно, красиво и богато.

Частично история передаётся от лица автора: тут рассказывается вся правда о детстве, юности и взрослой жизни необычной Нюты/Анны Нестеренко. Перед глазами предстают множество портретов людей, связанные с ними события – кто–то остался в её детстве, юности, а кто–то прошёл с ней долгие годы. Эти портреты невероятно сочные и живые, описанные до мельчайших тонкостей и нюансов – читая, невозможно не представить их в своём воображении и не услышать их голоса.

Так же часть истории рассказывает муж Анны Владимир в беседе со следователем интерпола. Он рассказывает грустно, но с большой любовью и преданностью, абсолютно беспощадно к себе – его рассказ мне понравился больше всего. И ещё Сеня, Саймон – музыкант на фаготе – мужчина, которого Анна выбрала окончательно. Он разговаривает с ней в своих сентиментальных письмах. Много чего он ей рассказывает: про своего деда и его итальянские сапоги, про профессора музыки и его семью, про дом своего детства, про номера в гостиницах и т.д. – обо всём, что его окружает и что живёт в его памяти. Поначалу эти письма были интересны, в них звучала надежда, тоска, дикое желание вновь увидеть свою девочку. Потом же они меня стали утомлять – как отдельные рассказы, они выглядят занимательно, но в контексте романа стали утомительны и занудны. Он даже сам говорил, что никто кроме неё его слушать не станет.

В результате передо мной предстала история девочки–девушки–женщины, которая обладала ,,почерком Леонардо'', а это означало не только строчку в зеркальном отражении, а целый ряд отличий уникальных людей: она обладала невероятными познаниями в математике, слёту могла общаться на любом иностранном языке, но тут же его забывала, она с рождения наделена даром видеть и знать судьбу. Она безумно любила цирк, риск, мотоциклы и скорость. Её страсть – зеркала – реальные и те, что в голове. Иногда ей что-то показывали в них, но ей было не позволено ничего исправить – она только отражала будущие события, она знала всё содержание судьбы, но ,,не могла заставить автора переписать страницу''. Как могла она этому противилась, но серьёзно зависела от своего дара – ,,ты не развлечёшься на мне'' – твердила Анна, но ничего не могла поделать. Она была, пока живы были зеркала в её голове, в её внутреннем мире, пока они не истончились. Многие её боялись и называли ведьмой. А для людей, которые её любили, понимали и принимали без оглядки, она была будто тень другого мира, будто ангел на земле, принадлежащий неведомой высшей силе – они понимали её нездешность, старались защитить и уберечь. Но она из тех, кто сама выбирает: свой путь, города, страны, работу, мужчин, друзей, говорить–не говорить, когда уйти, куда и как… Но те кто её любил попадали под её невольное влияние, они становились зависимыми до боли от близости с ней.

В этой истории много любви, тоски, желания, вины, боли, много ярких и сочных портретов, красивых описаний окружающего – вроде всё в ней есть, даже красивый финал на две половинки, но, всё же, история не особо впечатлила, как–то не легла – даже затрудняюсь сказать почему. По–настоящему восхитил язык, которым написана книга. Местами он звучит, как протяжная песнь, местами, как грустная, но знакомая мелодия, местами нашёптывает, как голос во сне – очень щедро и красиво.

Для меня выбор книги – повод познакомиться с творчеством Автора, которое и дальше продолжу – уж больно проза хороша.

Грустная повесть о старой женщине, которая посвятила всю себя искусству, прожила интересную жизнь, но в старости осталась без семьи, и о молодом мужчине, чья творческая жизнь не сложилась (никому не нужный театральный режиссёр). Мир искусства, два одиночества. Смех и слезы. Заставляет и задуматься, и сопереживать, и негодовать.

На мой взгляд эксперимент с формой не удался. Сначала идёт сюжет из жизни героини (то есть сам роман), а потом сюжет из жизни самой Рубиной, который стал основой для романа. Как-то это чрезмерно, двоится. Возможно, для изучения особенностей творческой мысли такой способ очень полезен, но читать трудно, утомляет.

В остальном же Рубина как всегда на высоте — шикарно пишет про картины и искусство, изумительно подмечает детали повседневной жизни, тонко препарирует эмоции и мысли, движущие героями.

Ярко, живо, сочно, колоритно. две героини — две женщины с нелёгкой судьбой. Это главное, и это не зависит от национальности и страны проживания (тем более, что уехали из России они уже взрослыми, сложившимися личностями). Общечеловеческая драма протекает на фоне Израиля. Вот тут всё такое странное и самобытное (лично для меня, конечно). первый роман Д.Рубиной, который я прочитала. Влюбилась в её язык, её стиль, её персонаже — и теперь уже все романы прочла и не пожалела.

Видимо, мистика — это не моё. И Анна не задела моё сердце, оставила равнодушной. Хотя роман написан мастерски, много чудных эпизодов и зарисовок. Опять же познавательно — позволяет заглянуть в мир цирка и иллюзионистов.

Изумительная вещь Читать обязательно. Многослойный и многогранный роман — тут и семья, и любовь, и дружба, и искусство, и проклятье. Герои замечательные — незабываемые и прописаны так, что видишь, чувствуешь и веришь, а значит сопереживаешь. Много нового о куклах и Праге, но это лично для меня.

Изумительный роман о художнике, который в силу многих обстоятельств предал свой дар (стал подделывать шедевры, а не создавать свои), а это повлекло дальнейшие трагедии (смерть друга по его вине, потерю семейной реликвии, отсутствие семьи и гибель). Не смотря на множество тяжелых эпизодов роман читается легко и настроение не портит. Прекрасные зарисовки городов и стран, захватывающие описания картин и тем, связанных с живописью, яркие персонажи и неослабевающая весь роман авантюрная интрига.

Единственный роман Д. Рубиной, который не понравился. Всё вроде есть — яркие персонажи, смех и слезы, но не пошло. Не поверила, не почувствовала, не прониклась. Сучно как-то. Возможно, виной стала большая доля сатиры.

Великолепная вещица о жизни маленького коллектива — тут и драма, и фарс, и комедия.

Написано остроумно, бойким и легким пером. Но почему это названо романом? Это скорей разрозненный набор блестяще сделанных зарисовок, которые попытались насильно запихнуть в единый расползающийся по швам контекст.

Все, что срисовано с натуры, радует остротой, наблюдательностью, цепкостью, умением мгновенно выделить и двумя ловкими мазками нарисовать главное. Но когда дело доходит до художественного вымысла, произведение начинает рассыпаться в руках. Сюжет задуман совсем неплохо, но реализация исключительно слабая.

Крайне удручают главные героини. Они совершенно неразличимы. Обе они — ипостаси автора, и это настолько бросается в глаза, что надо каждый раз прилагать умственное усилие чтобы вспомнить, о ком из них в данный момент идет речь. На фоне выпуклых и ярких проходных персонажей это выглядит особенно грустно.

Тем не менее, читается это все легко и с удовольствием, за что автору большое спасибо.

Этот роман похож на скрапбук. Красивый альбом, собранный с нежностью и особенным талантом.

Обрывок афиши, трамвайный билет, высушенный лист каштана. Осколок зеркала. Рядом — чертёжным почерком — таинственные закорючки. Несколько фотографий в обрамлении рукописных узоров. Сложенное гармошкой старое письмо, короткий отрезок фотоплёнки. Какие-то формулы, расчёты. Клочок алого бархата. Вырезка из газеты. Пожелтевшая открытка с каллиграфической надписью «Київ». Посадочный талон на рейс во Франкфурт. Чек на починку губной гармошки. Ноты. Марки. Монеты. Эскизы. Строчки. Сотни, тысячи мелочей.

Иногда они складываются в законченные истории, иногда кажутся красивыми безделушками, набросками неслучившихся сюжетов, хаотически собранными под одной обложкой.

Каким-то почти волшебством из этих набросков, воздушных, невесомых, из узорчатых недосказанных слов, из эскизов и обрывков в конце концов получается настоящая живая книга. Каждой детали находится место. Каждый штрих сделан не просто так. Всё связано, всё переплетено.

С этим романом стоит разобраться по-взрослому!

Он меня не щадил, и я ему не снисходительный хмыкарь.

Начну с финала — он ровно тот, что заслужили герои, снежный, звучный, один на двоих.

Именно так и стоит умирать.

Тело романа найдено, располосованным на части, разными людьми, каждый приложил руку к его печальному, но абсолютно заслуженному финалу. И цирк, будь он проклят и благословлен, и зеркала, темная пропасть, светлое безумие, правда и ложь крупными мазками, и мотоциклы (напрокат, но все мощные, строптивые), и любовь посреди хлебного поля, и в Канаде, Европе, роскошных номерах и в мансарде под крышей, и духовые инструменты в мельчайших подробностях, и вафельные крошки.

Да, чего мазать хлеб гуталином бессвязного пересказа.

Книга про правду. Читаешь, и жаждешь ощутить все описанное сам.

Проверяйте страховочные лонжи, не садитесь в одиночку в фуникулеры, исчезающие в тумане, берегите свои гипсовые маски.

Целую.

Увидимся на этой стороне зеркала

Знаете, раньше, а может быть и сейчас тоже, писателям, публиковавшим свои произведения в газетах и журналах платили определенную сумму денег за каждое написанное слово. Ну, например, одно напечатанное слово стоило одну копейку (цент) и соответственно, чем длиннее было произведение, тем больше писатель зарабатывал денег.

И вот, у меня сложилось ощущение, что Рубина преследовала именно эту цель, когда писала это длиннейшее и пустейшее произведение – загрести больше денег. Такое ощущение, что изначальный 150-ти страничный роман, Рубина умудрилась увеличить в три раза. В романе, очень много ненужных ответвлений, десятки ничего незначащих героев, рассуждений. Еще за уши притянутый Вольф Мессинг, и диалоги на украинском языке, на чье расшифрование у меня ушло уйма времени и нервов.

А может, Дина Рубина заранее заключила договор с издательством о написании 450-ти страничного произведения. А тут как раз залежалось короткое произведение с открытым финалом, про девочку с необычными способностями. Через некоторое время книга разбухла и из маленькой читабельной чащи превратилась в непроходимую тайгу, нагромождением имен, действий и мест, никак не взаимосвязанных между собой.

В итоге, это большой роман НИ О ЧЕМ. О странной девушке с необычными способностями, с необычной судьбой, которая в конце то ли умирает, то ли не умирает (это не спойлер). Про двух ее любовников и про зеркала, о которых автор натужно пытается рассказать что-то новое и интересное, но в итоге мы получаем невнятное бормотание. Пустая трата моего времени.

И вот рука не поднимается ругать Дину Рубину, но... Зачем был написан этот роман?

Полуавтобиография с желанием вернуться в Ташкент своего детства? Тогда зачем втискивать в повествование Веру? Чем она заслужила этот рассказ больше, чем все остальные детишки, знакомые маленькой Дине по ташкентскому двору? При желании можно было точно так же раскрыть тяжелую судьбу любого из них, сама автор от лица одного из персонажей говорит, что легких судеб не бывает; а тут какое-то неоправданное выделение из общей массы.

Стремление описать жизнь художницы? Ну нет, этого явно мало. Это – как история «в дополнение», чтобы не скучал читатель за биографичностью. И вроде душевная история-то вышла, очень такая наполненная, но вот опять это «но».

В общем, на мой взгляд, вышла немного каша. Отдельно бытовушно-детские воспоминания я бы прочла с удовольствием, Рубина пишет хорошо, и проза ее, что называется, трогает. И отдельно я бы с таким же удовольствием прочла историю Веры: опять же потому, что глубоко, эмоционально и, да, «трогающе». В получившейся же мешанине меня не покидает ощущение, что писалось не ради читателя, а ради самой себя, ради если не самолюбования, то ради самоуспокоения, без желания быть понятой. Нет, не говорите мне, что любой писатель пишет прежде всего для себя. Для себя пишут графоманы. Либо же, что я вполне принимаю, донеси эту мысль, мол, «иди ты, читатель, на фиг, я хочу самовыразиться в этом романе и всё!». В данной же книге, для меня, то и дело сквозило неуважением к читателю, именно потому, что на фиг его не послали, но и делиться с ним не захотели: «Стой и смотри, какая вкусная у меня конфета!»

Что касается языка (а я не могу не упомянуть это в отзыве на русскоязычную литературу), хорошо, очень хорошо, но не отлично. То ли мне достался настолько кривой электронный вариант, то ли (к чему я склоняюсь) авторской пунктуации хватало. Я не говорю, что а.п. плоха, она тоже помогает понять, но здесь она далеко не всегда оправданной показалась. Или мне просто не в настроение было читать с той интонацией, с какой писал автор.

Перечитываю свой отзыв и думаю, что выгляжу букой-критиканом. Нет, мне понравился роман, честно, но ощущения чего-то цельного он не дал, а потому породил недовольство какими-то «урывочными» моментами. От Рубиной я ждала чуть большего..

На стыке между автобиографическими слегка оформленными «под романы» еврейскими вещами рубиной и ее трилогией про людей ярких профессий. Собственно, линия художницы с ее тяжелым детством, встречей исключительно с яркими людьми и успехом за границей представляет предтечу более коммерчески отчетливой «Белой голубки Кордобы».

Первая часть с внятным ветвлением истории матери и дочери наиболее четкая и достойная. С увеличением авторским отступлений, вкраплении рыхлой эссеистики от лица Дины Рубиной роман отчеливо тяжелеет, композиционно превращается в абсолютную кашу. Прочитав четыре толстых эксмовских тома Дины Рубиной, прихожу к выводу о том, что она исчерпала круг своих наблюдений и суждений, поэтому чем больше далее в ее романах выдуманного, не личностного — тем лучше. Мать художницы в книге наиболее удалась, а вот все знакомые художницы, персты судьбы и проч. очень надуманы и гипертрофированы. У Набокова, кажется в «Камере обскуре», персонаж рассуждает о способах показа пейзажа в Индии — дескать, напишите про отсыревшие сапоги, и это даст больше чем все описания экзотики. Рубина Набокова читала ( в книге даже два эпиграфа из Набокова), но вот природа ее дарования такая, что при всей интеллегентности и образованности она илллюстратор, а не художник, создатель особого мира или носитель необычной оптики. При всей ее стрательности, тщательно выписанном Ташкенте, внимании к деталям, стремлении по мере сил отойти от канонов семейной мелодрамы, Рубина слишком традиционна, предсказуема и ничего нового ни про эпоху ни про автора из этой книги я не вынес. Авторский кругозор, особенно в части мельком оставленных суждений относительно художественной части, является стандартным, интеллигентным и не очень интересным. Приемлемый средний уровень на стыке коммерческой литературы с претендующей на образность. Сдается мне, что Рубина правильно сделала, что отошла от выпячивания биографического начала в поздних романах — с сюжетосложением, фантазией, чувством юмора и мимикрией у нее в поорядке.

Вполне достойная книга Рубиной — вровень с ее романом про идущего Мессию. Тот же юмор, еврейская микросреда, обилие шаржей и рыхлая композиция. Не сказать, чтобы априори производственная сатира из жизни еврейского культурного центра в Москве вызывала бы большой интерес у стороннего человека, но достаточно смешно. В этой книге пожалуй в наибольшей степени обнажены технические приемы Рубиной, очень много механики, микширования пустячного в общем материала и кухни его обработки. Как и в Мессии, в концовке добавлено сентиментальности, связанной с терроризмом. В «Синдикате» автор обшлась без романтической истории, что пошло книге на пользу. Для собрания по шашлычному принципу ряда очерков книга великовата по объему и не то, чтобы ее нельзя сократить без ущерба. Мне лично показалось, что страницы про дружбу с Мариной Москвиной можно было бы редуцировать — но никак не забавные сцены с участием водителя, планерок в Синдикате, трех главных раввинов, подготовки и прохождения дня Памяти с участием посла. Последняя книжка из серии местячковых еврейских посиделок разной степени автобиографичности Рубиной, тему исчерпала и подалась в сторону коммерческой остросюжетной романистики.

Я взялась за чтение Рубиной скорее вынужденно, чем по собственному желанию: надо было хотя бы частично ознакомиться. Специально выбрала роман с налетом фантастики — решила, что если дело пойдет плохо, то хоть это будет спасать и как-то поддерживать интерес :) Дело плохо не пошло. Роман, как по мне, всем хорош: чудный слог, очень объемные, яркие образы, интересный сюжет при будто бы полном его отсутствии, сочно выписанный еврейский Киев советских времен. Главная героиня вместе со своим дивным даром так и остается немного недосказанной загадкой, но это не мешает, наоборот, дополняет общую атмосферу зеркальной двузначности и зыбкости. Я осталась так довольна текстом, что теперь сомневаюсь, читать ли что еще из Рубиной — боюсь испортить впечатление :)

Скорее большая повесть из цикла еврейских зарисовок Рубиной, очень раздутая до размеров романа. Увы, тот случай, когда бытописательством дело не ограничилось и автор соединила с забавными зарисовками нравов и типажей дома культуры псевдоиспанскую инцестуальную махровую страстную историю, завершив ее в театральных декорациях с буффонадой. Ирония к нравам совершенно не сочетается с финальной театральщиной, густо и избыточно прописанной. Вся вещица страдает базедизмом, переизобилием не всегда уместных гипертрофированных сравнений. Обычные интрижки непременно сравниваются с великими войнами, провинциальные фрики — с крестоносцами — и так всю дорогу. Есть ряд удачных зарисовок типажей, Таисья — один из удачнейщих у Рубиной образов говорливых баб, острых на язык, но в целом вещица показалась аляповатой.

Вот мелочь, а доверие подрывает: сцена просмотра двумя гинекологами порнографии представляет развернутый пересказ старого анекдота, а подается как зарисовка из жизни пансионата.

Фраза относительно того, что каждый образованный человек может написать одну приличную книгу — про себя, совершенно справедлива. Двусмысленность этого утверждения в том, что есть вполне приличные авторы, которые, в общем-то, только о своих в разной степени впечатлениях и писали, порой микшируя их, вводя отвлекающих персонажей. Таков, на мой вкус, весь Довлатов, проза которого при всем обаянии и юморе все-таки определенно не большая литература, а примечательные автобиографические зарисовки. Прекрасные книги Джеральда Даррелла — образчик высокого качества такого второстепенного жанра.

Книга Рубиной — того же поля, чистые этносоциальные зарисовки умной и наблюдательной дамы про русских израильтян. Автор как бы раздвоилась на двух литературных персонажей, организовала подобие сюжетной развязки, но по существу «Мессия» шалычный набор, вкусная и в основном ироничная проза навроде «Зоны» Довлатова( с очевидной разницей в местах обитания). Мне рассказы Рубиной про израильтян не понравились излишней сентиментальностью и традиционным набором тем, а в «романе» все как-то мельче, изящней, смешней, тоньше. Как раз сентиментальности и антиарабского духа( которые есьб у нее в других вещицах) в «Мессии» почти нет и это пошло только на пользу книге. В рамках второстепенного жанра достойная и цепкая книга.

Ниже — небольшой комментарий в трех частях.

1.

«Виртуозный кульбит под куполом литературы!» Какой кретин придумал эту гениальную фразу?

Вдохновение, экспрессия, прыжок, полет! Аплодисменты! Громче!!

Циркачество, манерность, кич…

Нет, не так.

Хлопать совсем не хочется. Хочется незаметно заплакать...

Ты сидишь на краю опустевшей арены и чертишь палочкой непонятные знаки на отсыревшем от пота песке, а неслышный оркестр играет что-то ужасно знакомое, немного грустно, и чудятся в пустом зале лица, лица, и ты сам – там, в тени, на предпоследнем ряду, видишь? Завтра этот зал заполнят другие зрители, и другой оркестр заиграет другую, веселую музыку, и под этим куполом храбрые акробаты будут виртуозно крутить свои кульбиты, — ты ведь тоже когда-то был акробатом, помнишь? А может, и не был вовсе, это не так важно, и знаки на песке почему-то тоже не важны, важен только сам потихоньку подсыхающий песок, и то вряд ли...

Зачем кому-то что-то доказывать? Ты просто идешь по солнечной стороне улицы, прищурившись, улыбаешься чердачным окнам на пологих скатах крыш; а твоя тень смешно кривляется, задевая о выступы стен, но тебе самому давно уже не перед кем и незачем кривляться…

Ты понимаешь: перед тобой не просто роман. Это живописное полотно, картина, нарисованная на холсте бытия легкими мазками акварельных слов.

На заднем плане – город. Вряд ли он существует в действительности, ведь это город из твоих последних снов, залитый выкатившимся в зенит южным солнцем. Тени съежились, и даже мелкие детали, выхваченные внимательным взглядом, прорисованы отчетливо, порою слишком, впрочем, иногда, наоборот, нарочно чуть смазаны, будто подзабыты.

А на переднем плане, чуть ближе к краю – женщина. Отвернувшись от тебя, она смотрит на город, задумчиво, весело, восторженно — не разберешь, ведь ты лишь с трудом угадываешь ее профиль по горбинке носа, по морщинкам у глаз неизвестного разреза… И еще художник изящно, почти незаметно исказил реальность: солнце, вертикально висящее над городом, — на самом деле как бы вне пространства картины, и для женщины оно выглядит по-вечернему склоненным к горизонту, может быть, это сам город освещает её отраженным светом, создавая тень, аккуратно отброшенную в угол полотна, и ты видишь, что это тень девочки...

Наверное, это и есть счастье, маленькое отдельно взятое счастье: прогуляться по солнечной стороне улицы. Но, знаешь, есть в романе что-то, спрятанное даже не между строк, а между межстрочных интервалов, нечто почти неуловимое, каплей дегтя испортившее впечатление. К восхитительно светлому чувству нагло примешалась толика глухой злобы. Может быть, это зависть, обычная грязная черная зависть?

Ведь на ту, солнечную, сторону улицы надо еще перебраться. А это непросто, ох как непросто! Особенно нам, избалованным всенародной линейностью Лукьяненко или оголтелым интеллектом Пелевина. Глубоким арыком встает на нашем пути не столько объяснимый дефицит драйва, сколько ощутимый избыток слога.

О, язык романа прекрасен! Даже не верится, что это тот самый русский язык, которым ругаются меж собой блоггеры. Ах, как он пластичен, как фонетически выверен, как изощренны и тонки метафоры! Читать такой текст – исключительное наслаждение! Будто ценная картина прикрыта тонкой прозрачной пленкой, защищающей первозданную яркость ее красок от нечаянных прикосновений немытых рук... Поэтому, увы, в текст не получается «нырнуть», чтобы «с головой» погрузиться в содержание романа. Разбегаешься, складываешь руки лодочкой, прыжок... и вязнешь в языке.

Вот, к примеру, ребенок, сосущий материнскую грудь – казалось бы, что тут еще можно придумать? Но автор даже для этого совершенного, хотя и обыденного процесса нашел потрясающую метафору: «поршневые движения круглых щек». Перед глазами почему-то сразу возникает двухцилиндровый двигатель внутреннего сгорания в разрезе. Некоторое время ты тупо на него пялишься, затем пытаешься сопоставить понятия «поршень» и «мембрана», ведь на мембрану же щека похожа, не на поршень, при чем здесь поршень? И когда отсечные мембранные клапаны готовы уже, в свою очередь, захватить твое сознание (как, вы незнакомы с трубопроводной арматурой? – ну, извините), на помощь приходит велосипедный насос. Вот же, вот она, верная логика: сосать – насос – поршень! Что ж, ладно, пусть будут поршневые движения, но почему тогда «круглых», а не «пухлых» щек — у младенцев же пухлые щечки, правда? Нет, вы только вслушайтесь, как звучит: «Пухлых щек поршневые движенья»… Впрочем, да, «пухлые» — чересчур заезженно, можно, наверное, и «круглые». «Круглые» даже, пожалуй, лучше… Стоп! О чем это мы? (И тут ловишь себя на том, что перевернул страницу, содержания которой абсолютно не уловил.) Ах, да! Вернемся, начнем заново. Итак, «поршневые движения»...

Я читаю Дину Рубину — и вижу ее прелестную тонкую иронию. Вижу и ценю, как великолепно она владеет словом, как умело выбирает образы и сравнения, как блестяще строит композицию. О, я вижу и понимаю, какой прекрасный писатель Дина Рубина! Зато когда я читаю, например, Андрея Геласимова, или Марию Галину – я ничего этого не вижу и не понимаю. Грущу, смеюсь, злюсь, мучаюсь, но русского языка не замечаю совершенно: ни оборотов, ни сравнений, ни композиции, ни-че-го. Странно, да?

Сколько в романе главных героев? Два? А почему всё время кажется, что их трое? Да потому, что автобиографические мазки исполнены куда достовернее остальных! И потому еще, что книга Рубиной... нет, не вычурная, но как-то так нарочито стильная. Такое ощущение, что автор, подглядывая в нее из-за твоего плеча, постоянно слегка любуется тем, как замечательно и тонко он изложил свои мысли, какие яркие образы придумал, как точно передал свои чувства. Звучит парадоксально и даже, может быть, бессмысленно, но «На солнечной стороне улицы» — нарочито классная литература. Ну да, в романе два главных героя... и один самый главный.

Но... разве это не изысканный вариант кривлянья? Са-амолюбо-ова-а-а-аанье, чреватое обыкновенным снобизмом. Элитарный, талантливый, гениальный — но кульбит!

Отнюдь не обвиняю автора в том, что он напрямую демонстрирует презрение к недостойным его пера читателям, — тем самым, которые избалованы «всенародной линейностью» (а я вот тоже люблю кривляться!). В мыслях у автора такого не было! Но с другой стороны, ну кто мы такие? В Ташкенте не жили, в Израиль да в Америку не ездили, талантом — и тем обделены. Очевидно, что, поглядев со своих высот на нас, убогих, не способных ни гениальную картину нарисовать, ни великолепную книгу написать, автор неминуемо испытает этакую мимолетную вежливую брезгливость зрячего к случайному попутчику-слепцу. Пусть вопреки авторскому желанию, но это утонченное высокомерие тенью скользит за кулисами романа, и отстраненная жалость подмешана в грунт холста, на котором нарисовано сиятельное полотно «Солнечной стороны».

Боже, как унизительно!

Как же далека Дина Рубина от народа! Возьмем, например, четверостишье про памятник Гагарину в Ташкенте: «Тебе, Ташкент, Москвой подарен огромный хрен, на нем Гагарин». Точнее, «при нём». Ведь это именно в Москве бедного Гагарина взгромоздили на верхушку стеллы, а в Ташкенте как раз всё сделали пристойно: стелла торчит сама по себе, а Гагарин стоит себе рядышком, к ней спиной. Никакой особой символики не наблюдается, Фрейд спит спокойно. Неужели автор искренне полагает, что народ мог придумать подобные строки? Увы, это слишком тонко для народа! Да и рифма для него кривовата: «Ташкент — хрен», — фу! Не-ет, перед нами типовой продукт творчества т.н. «прослойки», причем продукт вторичный. Народ выразился куда веселее: «Москва, ликуй! Тебе подарен...» и далее почти по тексту.

Стоп! Но для кого написана книга? То есть, выходит, всяко не для нас, презренных, всё одно не способных понять ее глубину? Нам, быдлу, пристало лишь возиться в своем гетто, и, заваленным по самое горло словесной шелухой, вытягивать шею, чтобы изредка глотнуть чистого воздуха высокой литературы! Ну, это я так, утрировал...

И всё же «виртуозный кульбит» — гениальная фраза! И роман гениальный, да! Кульбит, однако, перекручен, а роман — гениален демонстративно. Вот!

2.

Данный текст написан после того, как мы с женой обсудили книгу Рубиной. Спор был жарок. Дело в том, что она читает раза в три быстрее меня, и на язык (как форму) особого внимания не обращает, зато гораздо тоньше, как мне кажется, чувствует содержание.

По ряду моментов мы не сошлись. Полагаю полезным для полноты картины привести ее мнение в части, отличной от моего.

«Не детектив, не приключения, роман вообще лишен иной интриги, кроме душевной, психологической, человеческой. Да, это — признак Настоящей литературы, но это и требования соответствующие налагает. И вроде неплохо сделано, но всё же, увы, претензия на жизненную достоверность превосходит способности автора.

Не особенно реальным, например, выглядит образ Катерины. Почему к Вере не липло зло? «Я же художница!» — отвечает автор её устами. А что, разве талант актрисы чем-то хуже таланта художницы? Почему же сломалась талантливая — автор постоянно это подчеркивает — Катя? Воля у нее железная, характер не слабее, чем у Веры, а у Веры ведь ранее детство было куда более страшным, у нее вообще вокруг не было ни капли тепла. То есть, видишь, в глубине — внутреннее противоречие.

И вообще, это всё красиво и слезно, но не слишком жизненно. Возможно, автор использовал какие-то реальные истории, но утрировал и подправил их без должного основания. То есть, попросту – «не верю»! Рубина придумала великолепный, почти гениальный сюжет, но ей элементарно не хватило душевной, человеческой тонкости, чтобы точно реализовать свою задумку. Может, сама она просто никогда не попадала в те условия, в которые ставит своих героев?

Эх, вот если бы этот сюжет взяла Анна Гавальда – какой потрясающий вышел бы роман!..»

3

«Графиня, Вас никогда не били мокрым веслом по морде? Нет?..

Да так, к слову пришлось…»

(с) 2006 г.

Довольно интересный сборник, в котором интервью разбавлены микрорассказами, этюдами, зарисовками.

Читать интересно, но все же интервью не тот жанр, который я очень сильно люблю. Поэтому целый томик интервью — это многовато, на мой взгляд

События в странной фирме в Иерусалиме увидены глазами новой репатриантки, еще не привыкшей к дикому бардаку.

Море странных, комичных и трагичных персонажей. Все происходит на фоне первой иракской войны, что оптимизма героям не прибавляет

Автор рассказывает о своем опыте работы в кино. По ее сценарию снимали фильм «Мой внук работает в милиции», и с этим связаны все события произведения, смешные, грустные, трагические.

Фильм (судя по отзывам в сети) вышел дряной, а повесть довольно интересной

Великолепный роман о жизни в небольшом городке под Иерусалимом. Глазами автора увидена обычная вроде бы история, которая при умелом рассказе становится высокой трагедией об очень необычном и талантливом человеке

Очень интересная картина Иерусалима, составленная из мозаики — рассказов об отдельных жителях города.

Рассказы сумбурные, перескакивающие с одной темы на другую, связь между ними не очевидна, но вырисовывается замечательная и яркая картина

Перечитал книжку — в первый раз просмотрел по диагонали и не пошло совсем. Со второго раза в целом понравилось. Это, безусловно, коммерческая и развлекательная литература, но высокого качества.

Условно говоря, есть хорошие книги Трифонова или Джонотана Коу, а есть хорошие книги Переса-Реверте и Стивена Кинга. Для меня очевидная определенная иерархия авторов и книг, среди которых качественное развлечение встречается не так часто, как хотелось бы. Чехов правильно утверждал о сложности объяснения, почему ему нравится Шекспир и не нравится Вербицкая.

Дина Рубина где-то утверждала, что училась писать, беря за образец письма Чехова. Очевидно, что в «Синдроме Петрушки» ничего от писем Чехова нет. Роман является совершенно «романтическим» и остросюжетным, полным разгадок и недомолвок, семейных тайн, описаний городов и укладов, содержательными сведениями о кукольном театре. Надо отметить, что автор описывает не существующий в природе, а идеальный кукольный театр, то есть воздействующий мистическим образом на зрителя, фактически наделяя своего кукольника чертами магическими, имеющими ирреальную природу. Одновременно в романе есть и совершенно инфернальный похотливый поляк, обладающий всеми предикатами слуги Люцифера. Романтическую канву Рубина плотнейшим образом нашпиговала бытовыми вкраплениями, зарисовками историко-культурного толка, богато и пестро разукрасила декорации, создавая совершенно универсальный авторский «мир», отвечающий лишь законам и условиям своего создателя. Читать перипетии семейных легенд, очерков про бытовые особенности Львова или узнавать пражскиее пейзажи увлекательно.

Доводилось встречать суждения об избыточности сравнений, пестроте и неоправденности метафор, переизобилии прилагательных. Все это есть, временами некие признаки базедовой болезни музе Рубиной присущи. Это сказывается и в расстановке персонажей, каждый из которых, как на подбор, либо трикстер, либо там спас еврейских детей, либо цыган, а если понадобился второстепенный статист, то он непременно окажется Сильвой Джузеппповичем Морелли, со своей запутанной историей, имеющей мало отношения к сюжету. Временами автор выдает абзацы навроде следующего:« Вальяжными шагами прошелся туда-сюда контрабас, будто некий толстяк, смешно приседая, хотел кого-то рассмешить. Ему скороговоркой уличной шпаны монотонно поддакивало банджо, а толсятк вссе пыжился, отдувался и пытался острить, откалывая кренделя потешными синкопами; банджо смешливо прыскало густыми пучками аккордов, и, вперебивку с истомно флиртующей гитарой и голосисто взмывающей скрипкой, все сливалось в простодушный старый фокстротик и уносилось в море, к невидимым отсюда яхтам...»

Что бы сказал Чехов относительно указанного пассажа? По мне, изобилие завитушек и надуманных сравнений не является аналогом ассоциативного мышления и образности. По счастью, большая часть текста более выдержана и ровна стилистически при всем южном характере прозаической манеры с соответствующей цветастостью.

Цирк ( мотивы которого обыграны в романе «Почерк Леонардо») и работа циркачей в высшем проявлении является искусством, но специфическим, которое при всей его полноте определенно обладает меньшими возможностями эстетической и эмоциональной силы, нежели кинематограф. Роман Рубиной ближе к ощущениям, которые дает пестрый цветастый яркий и хорошо организованный аттракцион, нежели к неоднозначности лучших явлений в области кино, а если и сравнивать ее с кинематографической манерой, то на ум приходит, конечно, Феллини, с его избыточностью, любовью к клоунам, теплым темпераментам, одержимостью детства.

Щедрый увлекательный и красочный аттракцион Рубиной, конечно, иное дело, нежели проза Славниковой и Палей, но для лиц, не являющихся снобами, определенно качественное развлечение.

Жизнь обычной семьи показана через необычную призму — неконвенциональный альт, созданный под определенного человека.

Его купили, чтобы выгодно продать в Израиле и он успел побывать во многих местах.

Интересная повесть о жизни эмигрантов, ироничная, немного грустная и какая-то очень уютная

Отличная книга, наполненная тонкими наблюдениями и размышлениями. автор пишет, о себе, своих друзьях, Израиле, поездках в Россиию и на Ураину.

Интересно наблюдать за особенностями и констатировать, что мало что меняется

Довольно симпатичная зарисовка об израильской жизни, в которой автор умело смешала, смешное и грустное, радостное и трагичное

(Из записей. Октябрь 2010 г.)

Роман вышел в «Эксмо» под авантитулом «Большая литература». Спасибо, издатели! Дина Рубина — удивительная писательница, начиная буквально с отрочества, когда в журнале «Юность» были опубликованы три её рассказа и повесть «Когда же пойдёт снег?». С давних пор читаю Дину с неизменным удовольствием, «На Верхней Масловке» перечитывала, наверное, раз десять (фильм, кстати, по этой повести неадекватный поставили, даром что с Е. Мироновым и А. Фрейндлих); нежно люблю рассказы «День уборки», «Любка», «Всё тот же сон!..» и другие.

В какой-то момент после эмиграции Дины меня ждало разочарование: роман «Вот идёт Мессия!» оказался рахитичным, полностью написанным на местном материале способом «что вижу, о том пою» и, мало того, с чудовищными ошибками. «Дина, Дина! Неужели ты так быстро забыла русский язык?!» — плакала я в душе.

Но вот — «Почерк Леонардо». Роман необыкновенный, талантливейший, прозрачный, как слеза, крепкий, как дружеские объятья... Дина вновь всматривается в людей, как раньше: с любовью и болью. Роман частью фантастический, в неопределимом мерцании жанра — и я надеюсь, что это ещё не последняя большая удача любимой писательницы.

А Рубина очень похожа на Улицкую — больше, чем я ожидала. Или наоборот, Улицкая похожа на Рубину, в общем, не важно, просто Улицкую-то я уже всю прочитала, а Рубину только открыла. У них обеих есть удивительное свойство, которое я не знаю, как правильно назвать, но могу описать. Это какое-то бытописательство, при всей горнести порывов — погруженность в быт с головой. Детали, одежда, кто что ел, какие украшения носил, на чем спал, что было в доме и тд. От всего этого тянет одновременно анти- и архисовковостью. Почему анти — да потому что советский человек должен был быть по идее выше всего этого, выше быта, его должно было интересовать, какие корабли мы в космос запускаем, а не что на ужин. Только на практике, увы, выходило наоборот. Советский Союз как-то очень способствовал полному погружению человека в быт, и никто не мог этого избежать — можно было быть успешным в этой области или не успешным, но нельзя было относиться равнодушно. Понятно, естественно, откуда ноги росли — но забавно, что СССР давно уже закончился, а образ мыслей остался, и преследует людей тех поколений, и они не понимают, как можно так раздолбайски относиться к вещам, еде, семейным ритуалам и прочему. Недавно бабушка от чистого сердца предложила отдать мне шкуру песца, который у нее уже 15 лет валяется, «с головой и хвостом», твердо уверенная, что мне он нужен до зарезу. Язык не повернулся объяснить, что лучшее, что я смогу сделать с ним — это похоронить в Сосновке.

Другая сторона «вещизма», как ни странно, — детство. Это очень детское мировоззрение, на самом деле: «у меня есть вот такая штука, а у тебя нету». Отсутствие собственных, сформированных представлений о ценности, опять же. В СССР понятно, ничего не было, в детстве даже если все есть, то родители не все купят. А сейчас — можно, конечно, пол-зарплаты потратить на радиоуправляемый вертолет или прекрасную сумку, только нафиг не надо.

Из-за этого и Улицкая, и Рубина обладают для меня какой-то удивительной привлекательностью — это какое-то совершенно другое мировосприятие, непохожее на мое. Когда их читаешь, такое чувство, что надел сильные очки и видишь все предметы очень-очень четко. В собственной жизни я такого эффекта не могу добиться — напротив, слишком пофигистично ко всему этому отношусь.

Как-то я уперлась в этот быт и ничего не сказала про роман.

Рубина похожа на Улицкую, но жестче. От текстов Улицкой складывается впечатление, что у нее все персонажи, как бы сказать, немного юродивые, убогие в грамматическом смысле слова — и при этом очень-очень хорошие. У Рубиной они вполне реальные, притом она не дает им никаких моральных оценок и не подводит к этому читателя. Нормальные такие блокадные дети, воры, наркоторговцы, сумасшедшие художники и тд. «На солнечной стороне улицы» — роман по большому счету про некую ташкентскую художницу, ее мать, детство, юность и тд. При этом в нем гораздо больше быта и Ташкента, чем искусства, это не портрет художника в юности, конечно, но текст гораздо больше, чем, гм, творческий путь. Тут и картины послевоенного Ташкента, и детские игры и обиды, и мать — дрянь и наркоторговка, и подобранная на улице пьянь, который оказался замечательным человеком и заменил отца. И много-много людей, которые чьи-то дальние знакомые, родственники, бывшие соседи, и я поражаюсь, как автор запоминает их всех по именам.

Автор в тексте тоже присутствует, причем в двойном амплуа — как «голос за кадром», рассказывающий ребенку свои воспоминания о Ташкенте того времени, и как третьестепенный персонаж, иногда пересекающийся с главной героиней. Признаться, «голос за кадром» — самые скучные моменты романа, все эти воспоминания о том, какую музыку крутили на площади и какие юбки носили. А вот жизнь — что героини, что автора, но особенно героини — ужасно интересна. И дело с одной стороны в том, что это действительно очень сложная и интересная судьба со множеством поворотом, а с другой — Рубина удивительно описывает ее, проливая свет на те области, которые обычно как-то замалчиваются, и едва не пропуская те, о которых принято говорить. В итоге получается очень контрастно. Что, по-моему, отлично для романа о художнике))

В романе описаны три года работы в Сохнуте (в романе «Синдикат»). Под прозрачными псевдонимами выведено множество мошенников, авантюристов и городских сумасшедших. Описано множество странных мероприятий и откровенных афер. Но все это происходит на фоне терактов в Израиле и в Москве. И сквозь яростную сатиру пробивается жалость писательницы к людям.

Вообще-то я стараюсь быть объективным. Но не в этом случае. Может быть, со стороны многие произведения Рубиной покажутся странными и дикими, как и сам Израиль, но изнутри, чувствуя все, что она описывает «печенками», её творчество воспринимается совсем иначе. Это даже не художественная проза. Рубина — маленькая, уютная и домашняя. Читая её зарисовки, ты сидишь с ней на тесной кухоньке, пьешь горячий чай, не замечая вкуса, потому что тебе невероятно тепло и комфортно с хозяйкой — умной интеллигентной женщиной, умеющей несколькими словами создать образ, пейзаж, настроение. Эта небольшая зарисовка вдвойне мила моему сердцу, потому что точно такой же «не любовник макарон» приходит ко мне домой по выходным, разбрасывая по квартире армейскую форму, но бережно ставя в уголок автомат, предварительно спрятав магазин и три раза подряд проверив, что затворе нет патрона. Он тоже капризничает, а я брюзжу на тему «нам бы в Советской армии такие условия... зажрались тут, понимаешь!», но на самом деле я ужасно рад, что он тут, со своими капризами и подростковыми заморочками — живой и здоровый. Через полгода он демобилизуется, и я вздохну спокойно ещё на 12 лет, когда в армейскую лямку впряжется младший «не любовник макарон», завистливо и опасливо поглядывающий сейчас на братов автомат... Ну вот, хотел ведь написать отзыв на Рубину, а написал о себе, любимом. Но знаете, наверное и правильно сделал. Потому что Рубина как никто умеет рассказать людям о них самих. Её рассказы — о мне, о вас, о нас всех. И тепло её читать потому, что ты чувствуешь любовь автора — к нам. Простую любовь, не требующую ничего взамен. Она любит людей не за что-то, а потому, что иначе не может. Она так создана. И своими произведениями она передает эту любовь читателю. И это — здорово.

Начала читать с прихихикиванем: мол и на работе куклы, и дома про них же на досуге.

На самом деле, я давно хотела почитать Дину — слышала, что она похожа на божественную Улицкую и Щербакову. Я отношусь крайне настороженно к женской прозе, но вот такую вот чрезвычайно люблю.

Да, у Рубиной хороший язык. По пути к метро я цепляла глазами улицу, и мои мысли звучали совершенно по-рубиновски, быть может, когда я стану совсем взрослой, я смогу ткать ковры своих слов, как она.

Это оказалось очень удачное и хорошее знакомство.

Оно — трагично, читать.

Начну с конца. Если вы никогда не интересовались Израилем, если вам не близка жизнь писателей, редакторов, художников, верстальщиков, то эта книга вам скорее всего не понравится. По крайней мере я неоднократно слышал подобные отзывы: мол, фи, про еврейских сумасшедших. Тем не менее, роман «Вот идет мессия...» получил премию Союза писателей Израиля. И есть за что.

Во-первых, написано ярко и зримо — пыльные улочки Иерусалима, летняя жара, зимние ливни, стайки восторженных туристов, солдатская униформа на каждом шагу, оружие, ожидание страшного, строгие одежды ортодоксов, пейсы, певучий израильский говор, постоянное ожидание Мессии — все это окружает, обволакивает, ты незаметно начинаешь жить там же, вместе с героями.

Кстати, характеры — это во-вторых. Неповторимые, запоминающиеся, выпуклые образы каждого из персонажей описаны большим Мастером. В числе героев книги и писательница N. — сама Дина Ильинична, ведь роман абсолютно автобиографичен (и это уже в-третьих).

Кроме того у Дины Рубиной потрясающее чувство юмора — давно я так не смеялся. Но это совсем не юмористическая книга — концовка оглушает и оставляет в растерянности, несмотря на то, что автор готовила читателя именно к такому финалу чуть ли не всю вторую половину книги. Роман много больше, чем набор смешных сценок из безумной еврейской жизни. Он просто о жизни с ее радостями и бедами, о жизни, которая может быть прожита долго и праведно или долго и беспутно, а может и оборваться на взлете и только от нас зависит как нас примут по ее завершении.

А мессия, возможно, уже приходил, прожил бурную жизнь и мирно покоится так и не узнанным. Такие дела.

* Написано для рид.ру *

Она видит мир в своих внутренних зеркалах... этот дар божий помогает и мешает ей жить... ей легко находить свою колею — своё место, своё призвание, своих мужчин... но очень тяжело быть «другим»...

Книга понравилась. История живая и эмоциональная, сдобренная мистическими изюминками. Стиль повествования душевный — напомнил мне Людмилу Улицкую. Хороша панорама мест, времён событий и действующих лиц... Киев, Казахстан, Европа, Штаты... дети, музыканты, циркачи, каскадёры... В целом: добрая книга о нашем сложном и несовершенном мире...

Особо отмечу аудиокнигу — очень добротно сделана... Три голоса на три нити повествования. Очень органично дополнена звуковым сопровождением (фаготом одного из героев, песней Лили-Марлен и пр.). Ну и украинская речь, как всегда вызывала улыбку — забавный язык )

Книга скорее больше женская, чем мужская. Но рекомендую всем любителям серьёзной современной прозы.