Рецензии на фантастические книги

Аннотация:

Недалекое будущее. Обнаружен новый вид головоногих моллюсков с уникальной системой коммуникации. Морской биолог доктор Ха Нгуен стремится изучить интеллект осьминогов, а корпорация «Дианима» изолирует их место обитания. Новая разумная жизнь означает и новые возможности, но не обязательно – возможности для людей.

Политическая карта Земли в романе "Гора в море" Рэя Нэйлера рассыпалась на множество разноцветных лоскутов. Республики и содружества, транснациональные корпорации и олигархаты. Взмывают к небу сияющие небоскребы, тянутся к портам вереницы кораблей и яхт. Бороздят моря рыболовные суда под управлением ИИ с командой рабов на борту — хищный оскал дикого анархо-капитализма, помноженного на киберпанк. А в тихих заводях и бухтах заповедного архипелага, на мелководье и недрах затонувшего грузовоза скрытно наблюдает за окружающим миром чей-то новый, доселе незнакомый разум.

Описываемый Нэйлером мир чрезвычайно походит на пестрое смешение наций, верований и кибертехнологий в феноменальном романе Лехи Андреева "2048". С той разницей, что в "2048" декорации брызжут аляпистыми красками и эмоциями, а в "Горе в море" Нэйлер предпочел более приглушенную и мягкую палитру с редкими проблесками красной краски. Однако в обоих случаях ведущие государства утрачивают былую хватку, даже неразумные ИИ оттяпывают себе все более значимые роли в повседневной жизни, и в дебрях коммуникационных сигналов и хранилищ памяти рождается нечто большее, чем исполняемый код.

Первый узел — история Рустема по прозвищу Бакунин. Широко известный в узких профессиональных кругах хакер, специалист по взлому нейронных сетей. Мастер визуализации их запутанного строения и ориентирования в самых сложных паттернах. Самородок, открывший для себя нейросети с помощью старых допотопных терминалов и выработавший уникальные навыки от крайней нужды. Второй узел перебрасывает нас из Астрахани и Стамбула во Вьетнам. Доктор Ха Нгуен, блестящий исследователь морских обитателей, но также и автор концепции чуждого для нас разума, возможно сформировавшегося у головоногих благодаря удачному стечению эволюционных обстоятельств. Третий узел отправляет нас в казалось бы самые далекие от науки условия, на борт нелегального траулера, которым командует ИИ, лишенный каких-либо этических ограничений.

Посвященные подводному миру и колонии осьминогов главы напоминают документальные книги команды Жака Ив Кусто. Без лишней суеты и нервных воскликов герои планомерно обследуют предполагаемый ареал обитания, наблюдают за подводной жизнью, выдвигают гипотезы, но в то же время ясно видят и высоко ценят красоту морских созданий, сознавая их хрупкость и уязвимость перед технократией. Однако перед исследователями в романе стоит задача не только следить, но и распознать, оценить разум, скрытый в нечеловеческом теле. В отличие от книги Джеймса Камбиаса "Тёмное море", в которой автор воссоздает мышление инопланетного океанского вида в терминологии, близкой к человеческой, хотя и пропустив ее через призму иных органов чувств, Нэйлер ограничился гипотезами о смыслах и значениях символов осьминожьей коммуникации. Тем самым сохранив ореол тайны и удержавшись от соблазна испортить достоверность и научность картины неуместным человекоподобием иного разума.

С точки зрения сюжетной и жанровой архитектуры "Гора в море" напоминает китайский "Мусорный прибой" Чэнь Цюфаня. В обоих случаях авторы взяли острые социальные и экологические проблемы, отказались от серьезных погружений в глубины твердой НФ, ограничившись развернутыми экскурсами на уровне ближнего прицела и обращением к философским и психологическим вопросам. В благодарностях к роману Нэйлер прямо перечисляет список научно-популярных трудов, послуживших источниками вдохновения. Действительно, порой "Гора в море" очень сильно напоминает старательный и вдумчивый конспект с обзорных лекций по философии разума и анатомических особенностей головоногих. Это вполне согласуется с отсутствием ярких пиков на интеллектуальном уровне — да автор и в остальном не балует нас особым драйвом, словно нехотя накаляя атмосферу в символической кульминации в финале.

Но можно ли считать недостатком отсутствие фейерверка прорывных и спорных концепций, как в романах Уоттса, или философской монументальности, как у Дукая? В отличие от них Нэйлер предлагает жаждущему интересного чтения об осьминогах читателю питательный бульон научных и философских рассуждений, полный риторических и дискуссионных тем субстрат для споров и самостоятельных поисков, выводов и размышлений. Размышлений о разуме и смыслах, о том, как они рождаются из нейронных вычислений в мозге, из звуковых колебаний и разноцветных пятен. О том, как мы осознаем и создаем себя, осмысляем и постигаем мир. О том, как брать на себя ответственность за свои поступки и четко проводить грань между навязанным и собственным выбором. С этой точки зрения "Гора в море" добротно выполняет свою задачу.

Итог: научно-популярная фантастика о сходствах и различиях ИИ, осьминогов и людей.

Смотрите также:

1. Рецензия на роман Алексея Андреева «2048».

2. Рецензия на роман Джеймса Камбиаса «Тёмное море».

Анатолия Уманского принято считать самым «кровавым» автором русского хоррора. Многие ценят писателя за стиль, легко узнаваемый по множеству «мясных» деталей. Но страшна ли проза сочинителя? Насколько он желает нас испугать? Так ли значимы для него жанры триллера и…хоррора, которого, по сути, в сборнике «Догоняй» нет? И чем проза Анатолия жестока?

Чтобы разобраться в этом, нам нужно четко понять одну вещь. Ужас Уманского – не про испуг. А про социальную трансформацию. Он приходит как внезапный, касающийся всех катаклизм. Столкнувшись с последним, герои сборника вынуждены искать свое место в меняющейся реальности — через тяжелейшую ломку. Конечно, проживая низвержение идеалов и ценностей.

Поэтому героями книги стали отторгнутые обществом мученики, оказавшиеся на задворках социума из-за бедствий. Они пытаются выжить в условиях агрессивной среды: войны, колонизации, голода.

Персонажи большей части рассказов — парии, которые сторонятся людей. Или маргиналы, изгнанные обществом по собственной вине или просто так, из-за жестокости социума. Например, семья «Яко тает дым»: мать и дочь, оказавшиеся в кризисе после того, как умер родственный им мужчина – пьяница и насильник. Мать, желая решить проблемы, ложится под представителя власти — садиста в погонах, а девочку бьют в школе. В результате, обе получают еще больше презрения среди знакомых и сверстников.

Схожая ситуация у страдальцев из «Отблеска тысячи солнц». Обнищавшая семья в послевоенный период ищет пропитания. Мать тоже вынужденно торгует телом, но в более тяжелых, грязных условиях, из-за чего их с сыном клеймит уже целый город.

Более сложная ситуация у ребят из «Кровавых мальчиков». Парней, по юношеской дурости изнасиловавших сестру своего друга, с его же согласия. Лишь протагонист, бывший только свидетелем кошмара, мучится воспоминаниями – пока прошлое не настигает его, требуя моральной платы. Здесь человека не изгоняли, он сам дистанциировался от общества, пытаясь разобраться в сотворенном кошмаре.

Как, например, персонаж «Господина Элефанта» — анархист, который не может смириться с порядком общества и способствует его разрушению. Например, убийством чиновника. Готовя покушение, романтик-революционер рефлексирует над тем, какова значимость того, что он готовит – с такой же мыслью оправдать свое существование, как Саша из «…Мальчиков».

Степень рефлексии героев Уманского во многом зависит от тяжести условий. Саша из «…Мальчиков» и Павел из «…Элефанта» причастны к своему злу, и могут его обдумать. Напротив, семьи «Яко таем дым» и «Отблеска…» втянуты в крутую пучину кошмарного времени и душевной боли. Дабы покончить с обрушившимся на их голову адом, у несчастных ничего не остается, кроме как действовать. И, парадоксально, именно они, особо не анализируя поступки, успешнее всего находят свое место в новой реальности.

Интересно, что чем больше страданий испытывает герой, тем больше он похож на живого человека. Хотя, казалось бы, чем крепче мучения – тем более театрально и надуманно выглядит проблема. Но в историях автора трагизм оживляет действующих лиц.

Контраст между театрализованными и настоящими страданиями наглядно отражен в повести «Отблеск…», где главный персонаж, мальчишка, похож на заведенную куклу, которую буря событий бросает от одного разочарования к другому. Однако ее страдания не трогают читателя. Герой остается в рамках образа куклы, ибо такие мучения для нас – всего лишь этапы взросления парнишки. Напротив, его истощенная страданиями мать выглядит особенно живой, поскольку молча и терпеливо растворяется в личном аду.

Во многом душевные терзания здесь целиком зависит от злой реальности. Персонаж не может изменить обстоятельства, опираясь на себя. Все его поступки реактивны – приходят как ответ на изменяющийся вокруг мир.

Даже когда внутреннее «я» и окружающая реальность конфликтуют, толкая идти против обстоятельств, герои все равно прогибаются – даже в борьбе за место под солнцем. Возможно, причина в том, что они незрелы. Ведь, как было сказано выше, многие протагонисты в рассказах – романтики, внутренне обиженные на мир или просто дети / подростки, не успевшие сформироваться. Как бы там ни было, незрелость – распространенная черта у многих героев писателя.

Он намеренно ставит акцент на борьбе личности с окружающим миром. Это заметно, например, по тому, что драматургия построена на уровнях, которые варьируются в зависимости от масштаба: от личных до цивилизационных.

Говоря о масштабных событиях, Уманский зачастую работает с историческими эпохами и другими культурами. Например, в рассказе «Америка» он изображает столкновение русских колонистов с враждебным племенем индейцев. В лесах аборигенов живет тварь, ведущая охоту на людей. Единственный способ ее остановить – отдать в жертву слабых членов враждебного племени. В произведении показана борьба внутренняя (сомнения протагониста при моральной дилемме), межличностная (споры с членами племени) и цивилизационная (столкновение личных интересов с интересами нации).

В подобных рассказах Анатолий опирается на технику панорамы. В основе нее зачастую стоит одно ключевое событие, которое запускает все остальные. В результате срабатывает эффект цепной реакции — принцип домино. Из-за чего взаимосвязь между героями приводят к трагическим последствиям. Такой принцип автор использует далеко не в каждых работах, но, появившись в тексте, эффект домино сильно привлекает наше внимание.

В материалах с панорамой кукольность персонажей видна ярче всего. Последние схожи с марионетками еще и внешностью, потому как их черты (одежда и повадки) соответствуют внутренним качествам. С одной стороны, это эстетика. Подобная органичность делает образы цельными. Но с другой – поведение действующих лиц предсказуемо, ибо каждый функционирует в рамках своего типажа. Как бы воплощают созданную мастером форму.

Сюжеты, где действующие лица выглядят марионетками, связаны с фактором домино через один принцип. Они ломаются. Будучи романтиками в силу возраста, каждый из героев проходит крушение идеалов и представлений о мире. Выдерживает проверку на прочность реальностью. Вполне естественно, их кукольный мир рушится, как постройка из домино, под влиянием более сильных факторов извне, каждый из которых сильнее предыдущего (мальчишки из «…Гран Гиньоля» и «Отблеска тысячи солнц», юноша-максималист из «Господина Элефанта»).

Интересно наблюдать, как именно законы жестокой реальности рушат опоры маленького мирка. Это раскрывается благодаря эффекту той же панорамы, — но уже в описаниях.

Рассказов, где эффект панорамы используется для описания — половина. В большинстве случаев он достигается за счет того, что мы смотрим на события глазами нескольких героев. Разные углы зрения позволяют отметить больше деталей, за счет чего картина получает дополнительный объем. Здесь, как правило, читателю показывается большая локация с множеством подробностей. Уманский чередует фокус нашего зрения между отдельными точками на картине. Объектив камеры словно переключается между персонажами, фокусируясь то на одном, то на другом. Это значительно усиливает визуальную насыщенность текста.

Но иногда множество фокусов зрения пересыщают его деталями. В результате, визуальная составляющая доминирует над содержанием. Причина, как правило, в жанровой атрибутике. В произведениях достаточно насилия и крови, поданных с акцентом на зрелищность – даже на эстетику. Нельзя упрекнуть автора в смаковании болью людей. Но, точно понятно, сколь тщательно он акцентирует визуальную яркость «мясных» сцен.

На осознанность этой техники указывает и большая часть жестоких рассказов, писанных от первого лица. Учитывая немногочисленность историй, где герой излагает напрямую от себя, напрашивается вывод: изображая кровавое насилие, Анатолий намеренно стремится погрузить нас в шкуру мучеников. Также на это указывает и театральность, в которой исполнено много слэшеров сборника. Сюжетов с ней немного, но именно к «мясным» текстам относится большая часть всех зрелищных работ. Так что, кровавость у сочинителя весьма тесно переплетена с визуальными эффектами.

В какой-то степени, театральность для него – метод описать максимально кровавый ужас. Но порой яркий и пестрый визуал создает какофонию, похожую на калейдоскоп. В отдельных материалах образы настолько контрасты, что, кажется, будто истории написаны в стиле бурлеска или гротеска.

Однако яркая работа с формой не ослабляет смыслового наполнения книги. В ней остается психологизм. Есть, например, рассказы, где образы героев выходят за рамки театральных типажей – более того, планомерно растут над ними от одного произведения к другому.

Рост заметен в архетипе шлюхи – частом госте среди сюжетов Уманского. Видно, как ему интересен характер женщины-проститутки. Периодически второй меняется: от белого и непорочного до черного и вульгарного. Глупая нимфоманка из «Господина Элефанта», схожая с куклой не только внешне, но и поведением, в «Гран Гиньоле» уступает место более сложной ипостаси помешанного на животном сексе демона. Затем мы видим уже более адекватную девушку, которая через тело исследует свою женскую природу («Пенелопа»). А после — зрелую женщину, готовую отдать тело мужчине, лишь бы защитить своего ребенка («Яко тает дым»). Более чист образ психически больной девочки, терпящей насилие со стороны старших парней, даже не желая им зла (в тех самых «Кровавых мальчиках»). И, наконец, апофеоз — японская мать, отдающая себя на поругание американских солдат ради корма детям но, что важно, не теряющая при этом уважения к мужчинам, хотя они зашли в ее дом на правах оккупантов («Отблеск тысячи…»).

Более просто, но особенно наглядно меняется и сам архетип воина. Первое время люди в форме кажутся злом. Но по ходу чтения раскрывается эволюция и такого образа: от жестокого полицейского-садиста («Яко тает дым») до раскаивающегося в насилии вояки («Змей»), а затем – до гуманного офицера, который остается человеком, даже используя право военной силы в доме той самой японской женщины («Отблеск тысячи…»).

В этом смысле особенно интересны рассказы, где личность творит зло под давлением общественного порядка. Ведь, как мы убедились, на героев книги давят социальные условности. Они как бы сжимают удавку на шее, заставляя играть определенную роль. Или выпутываться из тяжелых условий жизни. Например, насилием и убийством. Интересно, что точно нельзя установить, почему человек совершает зло: под гнетом темных сил или из-за нищеты и отчаяния. Уманский не дает четкого ответа. Незавершенность для него — инструмент в создании сложного произведения, где не может быть однозначности, свойственной простым текстам.

Поэтому нельзя считать прозу автора полностью социальной. Она сохраняет связь с мрачными жанрами. Так, в большей части историй под маской тяжелых жизненных обстоятельств к людям приходит Первозданная Тьма. Это древние боги («Пенелопа»), что требуют жертв, и плотоядные чудовища («Америка»), которые желают крови. Порой Тьма откровенно агрессивна. И является как чистое Зло, в виде бестелесных духов (бесов), желающих проникнуть в мир через чужие грехи и пороки («Яко тает дым», «Змей»). Вообще, большая часть рассказов изображает персонажей игрушкой в руках Тьмы.

Но ошибочно также думать, будто сюжеты писателя привязаны сколько-нибудь к жанру. Триллер и хоррор для Анатолия – условны. В сборнике всего один классический ужас. Он содержит в себе другие, не свойственные автору черты – то есть, выделяется, как нетипичный для всей композиции элемент.

Уманскому важно не испугать, а передать разнообразие ужаса, могущего обрушиться на любого из нас – без причин. Он приходит как внезапный, касающийся всех катаклизм. Например, война, на которую обычный человек не в силах повлиять. И, конечно, целая серия тяжелых, отравляющих жизнь событий, идущих вслед за взрывами и роем выпущенных пуль.

В этой связи неудивительно, что сочинитель работает с историческими эпохами и опирается на технику панорамы. Так мы в деталях видим, как герои проживают низвержение идеалов и ценностей. Выдерживают ломку или гибнут. Благодаря чему в рассказах остается психологизм, который, будем честны, часто невозможен без трагизма. Ведь именно через тяжелейшую ломку личность может найти свое место в реальности.

Так что, кровь и детализация переносимой людьми боли – это, в какой-то степени, объективное отражение места, где мы живем. Даже если кровавость подана излишне театрально, здесь она остается методом в изображении кошмара. Хотя порой кровавый визуал отдельных работ уж очень сильно бросается в глаза.

Однако жанр – понятие искусства. И нам лишь следует понимать, сколь сильно зрелище насилия, поданное как искусство, может размыть моральные границы тех, кто его оценивает. Тогда становится труднее ответить на вопрос, чем мы наслаждаемся: чьей-то болью или красотой....

В жизни героев не должно быть ничего хорошего, кроме финала...

Итак, Россия через три-четыре десятилетия после современных событий.

Территория фактически продана Китаю — на орбите висят спутники, которые ускоряют вегетацию растений, облучают леса. Древесина вырубается, из неё делается топливо бризол. Бензак бризол гонится в Китай.

Есть особые деревья — вожаки — из древесины которых можно делать особо мощную взрывчатку или электронику. Их вырубают бригады — очень много ассоциация с золотоискателями — и гонят уже в Европу, для той же электроники. Но в лесу опознать эти деревья могут только облученные люди, Бродяги, которые постепенно срастаются с лесом. В лесу бродит дичающая китайская техника: покрытые плесенью приборы грузовиков и харверов начинают жизнь своей жизнью, машины гоняются за людьми и жадно сосут бризол.

При том все повторяют друг другу, что война не закончилась, что лес — это последствия радиации от американских бомбардировок. Города и даже отдельные трактора — под интерференционными решетками, и даже среднего образования хватает, чтобы понять, что вокруг совсем не радиация.

Соответственно, в малых уральских городках и на станциях — одни настроения. Смерть Западу, вот накопим взрывчатки побольше, и ахнем (хотя бригадиры вполне открыто гонят ту же древесину "вожаков" на экспорт).

В крупных городах — совсем другие. С Европой надо дружить, технику развивать. А лесовозы, которые обеспечивают экспорт бризола в Китай — вообще взрывать надо.

Между городом и селом завтрашняя гражданская война, сегодня просто еще не успели начать.

                             

Автор не жалеет черных красок и фекальных масс, чтобы изобразить персонажей будущей страны как можно более мерзкими.

Люди матом не ругаются, они им разговаривают.

Мать спокойно говорит, сыну, что его близнеца она оставила в роддоме.

Другой сын бросает мать в смертельной опасности, думая, что не впервой ей.

"Городские" и "сельские" при первой возможности насилуют женщин из стана своих оппонентов.

Да и сами женщины показаны беспринципными тварями, которые просто идеально соответствуют образам украинок, из похабных историй про заработки в Европе. Мужчины не отстают. Образ поведения скорее характерен для негров, которые на африканском побережье продают других негров белым покупателям за денежку невеликую. Этика описывается прямо: не держать своего слова и брать всё сразу, ничего не оставляя на завтра.

Если у одной бригады здесь и сейчас преимущество, то хоть в малости, она ограбит другую. Пусть не целиком, не все отберет, но что-то взять надо.

И даже если кто-то приходит к успеху — есть дом в Португалии — он все равно будет бегать по тайге, разводить, унижать, убивать людей из своей бригады и всех, кого только сможет. Потому что вокруг поле дикой охоты, а он волк рыскающий. И на смену ему придут точно такие же. И так будет всегда.

Самое удивительное, что визуализация этих героев уже давно исполнена Василием Шульженко.

Вот эти люди.

Но они лишь фон, на которым автор произносит Главные Слова:

скрытый текст (кликните по нему, чтобы увидеть)

Егор Лексеич возмущённо фыркнул — как фыркала Маринка:

— Война, Митрий, это способ всем пожертвовать. А они жопу рвут — ищут способ избавиться со всего. И война им за самый раз. Неважно, настоящая или нет. Побеждают они, или их бьют. Главное — скинуть, что невмоготу тащить. Волю свою, соображенье, удобства там всякие… ***** оно им надо.

— Да они заработать пытаются, потому что бедные!

— Зашибать бабло — то же самое, что война. Ради бабла тоже можно всем пожертвовать. Получил ты бабло или нет — *****. Лишь бы всё свалить с себя. ******* этот груз волочить. Так устроен человек, Митрий. Дотянешь до моих лет — согласишься, что верно говорил дядя Егор.

— Не вы первый заявляете, что мечта человека — подчиниться энтропии. Так утверждают все, кому выгодно, чтобы люди деградировали!

— Ежели мне с того польза, так оно не значит, что я не прав.

                

Ну, и финал: почти уже потерявшие надежду парень с девушкой, которые до того другу друга и предали, и унизили, но понимают, что лучше в этой жизни пару они не найдут, и спасаются бегством — они получают убежище на базе Гринписа. Тамошние бессребреники и чистые духом люди готовы их принять.

скрытый текст (кликните по нему, чтобы увидеть)

"Они будто бы очутились в другом мире: яркий белый свет, окрашенные стены, мониторы… Контраст ошеломлял. Всё казалось нереальным. Там, за дверью, темнота, там стреляют на поражение, там сумасшедший лес, бригады, радиация, чумоходы, мутанты, призраки… А здесь и правда другой мир… И другое человечество… Серёга смотрел на стоящих перед ним учёных. Их было с десяток. Все в чистых голубых комбинезонах с «пацификами»… И все какие-то… прямые, что ли?.. Какие-то… невозможные! Да, встревоженные, да, насторожённые — и в то же время с глубинным спокойствием, будто за ними такая сила, что ни бригадам, ни чумоходам их не победить. В основном — молодые, почти мальчишки и почти девчонки… И начальник — низенький строгий дедок с седой бородкой… А Серёга с Маринкой — точно черти из преисподней: измученные, грязные, оборванные, перепачканные кровью…"

Думаю, всем читающим рецензию уже ясно, что Иванов написал вещь предельно политизированную. Да, есть всегдашние его описание леса (только эволюционирующего), есть технические косяки (перенос психики человека в грибницу оформлен в стиле простеньких компьютерных игр), есть география Урала.

Это все выглядит как торопливая декорация, и только оживающие машины-чумоходы кажутся действительно написанными от души.

Конечно, можно сказать, что автор действует в стиле создателей "Безумного Макса": чтобы люди боялись войны, надо напугать их грядущей варваризацией, всеобщим одичанием и отупением. Потому все это проповедь мира.

Но тут есть маленькая проблема, которая болтается, как камешек в сандалии: принятие ценностей "метрополии" не означает выхода из состояния "дикой колонии". Берег Слоновой Кости — или уральская Страна Ценного Дерева — все ведь одно и то же. А хотят местные воевать или все стали добрые и пушистые — скупщикам сырья наплевать.

                   

Словом, пусть каждый сам решает, во что целится автор, и во что он стреляет...

------------------------------

Страница романа на Фантлабе — https://fantlab.ru/work1916951

Опыт нового прочтения отечественной фантастической классики.

Невыносимо, как в раю, добро просеивать сквозь сито,

слова процеживать сквозь зубы, сквозь недоверие – любовь…

Фортуну верткую свою воспитываю жить открыто,

надежду – не терять надежды, доверие – проснуться вновь.

Булат Окуджава. Путешествие по ночной Варшаве в дрожках

Отзывы

— «Главный полдень» Александра МИРЕРА. И опять эффект слияния текста и ландшафта. Провинциальный городок, ЛЭП, много солнца, лесные дороги, локаторы в лесу, ну и вообще, «это красивая местность». После прочтения смастерил бластер из обрезка штакетника, велосипедного насоса и разноцветных резисторов.

Эдуард Веркин. Мои первые книжки

— Не обещаю, что фантастический (вери-) янг-эдалт МИРЕРА понравится лично вам. Моя бездонная любовь к этой книге (особенно к первой ее части — она называется «Главный полдень») — это наглядный урок важности репрезентации в литературе. Коварный инопланетный десант у МИРЕРА садится не куда-нибудь, а в маленький советский городок, населенный относительно правдоподобными советскими пацанами, военруками, врачами, ментами. «Дом скитальцев» попал мне в руки в 10 лет и снес мне крышу тем, что был фантастикой про мою реальность. Я переписывал его

от руки (книга была не моя), переснимал «Зенитом» и печатал на фотобумаге.

Константин Зарубин, автор книги «Повести л-ских писателей».

Главный полдень

Повесть Александра МИРЕРА «Главный полдень» была впервые опубликована в 1969 году в альманахе «Мир приключений». Вторым изданием вышла – уже сокращенной – в 1976 году вместе с продолжением в авторском сборнике «Дом скитальцев». Если в первоначальном варианте события происходили в поселке городского типа Щекине, то, начиная с 1976 года, этот ПГТ уже именовался во всех изданиях Тугарино.

Главные герои – 13-летние школьники Алеша Соколов и Степа Сизов. Если бы не их внимательность и настырность – пришельцы бы захватили Землю на раз-два. Никто бы даже и не заметил как.

В 1998 году Роберт Родригес снял фильм «Факультет» с очень похожим механизмом вторжения: инопланетяне берут под контроль разумы людей, сохраняющих при этом свои память и характер. Аналогичным образом и пополняют свои ряды, приглашая по одному самых влиятельных и обращая. И так же стоит вопрос: а почему, собственно, в провинции? На что один из 15-16-летних героев, учеников колледжа, отвечает: «Если бы ты намеревался захватить мир, то взорвал бы Белый дом, как в фильме «День независимости», или бы проскользнул через черный ход?»

Хотя в «Факультете» прямо проговариваются литературные предшественники — «Похитители тел» (1954) Джека Финнея и «Кукловоды» (1951) Роберта Хайнлайна, фильм действительно гораздо больше похож на «Главный полдень», который сценаристы вряд ли видели в глаза.

У советских школьников были свои литературные и кино-ассоциации. Алексей и Степан, продукты эпохи, долго и упорно принимали пришельцев за шпионов, а то, как они людей обращали в себе подобных, – считали гипнозом. Но фантастику они тоже читали и поэтому оба сразу же определили оружие инопланетян как «бластер». И сделали это так уверенно, что и взрослые согласились с этим названием, и даже инопланетяне попробовали его «на вкус».

Действие «Главного полдня» проистекает в течение одного длинного дня в мае 1968 года – по-летнему жарко, хотя школьные каникулы еще не наступили, а в клубе показывают 3 серию «Войны и мира».

Вторжений в СССР в советской фантастике до МИРЕРА еще не случалось. Тем более, таких. Если бы появились треножники с чудовищами, ребятишки бы сразу сориентировались на «Войну миров» Уэллса, но чтобы врагами оказались соседи и знакомые (продавщица в магазине, работники почты, милиционеры)... К этому времени на Западе уже давно разрабатывали тему хтони маленьких провинциальных городков, где все друг друга знают. Позже в этом направлении особенно преуспел Стивен Кинг. В России уже в наше время углубился в тему Эдуард Веркин.

На памяти, правда, было уже одно вторжение. Сур, капитан Рубченко, доктор Анна Егоровна – фронтовики. Самое оскорбительное обвинение в устах Алеши и Степы – фашист, предатель. Любопытнейшая деталь — случайный попутчик, встреченный Анной Егоровной и Алексеем, когда они попытались покинуть город:

— Я мальчуганом оставался в оккупации, под фрицами... Вы того страха не знаете. Словно бы воздух провонял – отовсюду страшно. От приказов страшно, от всего… И сейчас завоняло. Кто же тут виноват? – Он испуганно смотрел на Анну Егоровну. – Авария – это действительно. Сорвало мост, конечно, столбы повалило… И телефон порван. Доктор! – вскрикнул он. – Я вам точно говорю. Точно! Фактов нет, только воняет. Туда нельзя, сюда…

Сокращения

Из издания 1976 года было исключено предуведомление от имени Алеши Соколова «Зачем это написано» и существенно сокращены подробности в последних главах «Ушли!» и «Что мы еще узнали» (эта глава была сокращена раза в четыре и названа «Вячеслав Борисович»). Небольшая часть убранного использована в прологе второй повести-продолжения, остальное ушло в никуда.

В результате и без того короткая повесть стала энергичнее и прозрачнее.

Вариант 1969 года с Щекиным был опубликован еще один раз в 1985 году в «Сборнике научной фантастики. Выпуск 30», посвященном теме детства.

Подчеркну: не детским произведениям, а детству. Казалось бы, какое отношение к теме имеет «Главный полдень»? Но один из самых проницательных отзывов о повести дала коллега из «Фантлаба» под ником «primorec»:

— Так вот, о чем «Главный полдень» с моей точки зрения, взрослого человека, для которого личный полдень уже миновал? Он о самом большом страхе ребенка: о том, что мир, уютный, ласковый, добрый, изменится безвозвратно. И о том, что, не смотря на страх, мир все же изменится безвозвратно, и это называется взрослением...

Изменится все — чувства, мысли, предметы, даже пространство и время. Но самое ужасное — люди. Родители из непобедимых героев станут обычными, усталыми от забот людьми, добрая продавщица конфет в магазине — злобной мегерой, продающей из-под полы сигареты и водку подросткам, всегда готовый помочь сосед Дядя Вася — запойным алкоголиком.

А в повести этот тайный страх воплощается в реальность: люди меняются, друзья и знакомые становятся чужаками, добрые — злыми, друзья — предателями. И никто не поможет, никто не спасет. И кульминация в романе — не бегство пришельцев. Кульминация — моменты взросления героев... Помните, как Алеша лежит у корабля пришельцев, свернувшись калачиком, крепко зажмурив глаза. Он думает: почему я? я ведь ребенок! на свете миллионы взрослых. Пусть они решают и делают! А потом — открывает глаза и приступает к действию. Закрывал глаза мальчик, открыл – мужчина, пусть еще и не совсем выросший.

Окуджава

Практически никто из полусотни, примерно, писавших отзывы – профессиональные и не очень – на повесть Александра МИРЕРА не задался вопросом об ее названии. Подразумевалось, наверное, что это само собой разумеется: оселок, тот самый главный поступок в жизни человека, где он проверяется на излом. Акмэ, так сказать.

Вроде бы так и сказано в повести: «Степан понял: наступает его главный полдень, о котором говорилось в любимых стихах Сура: «Неправда, будто он прожит – наш главный полдень на земле!..»

Это цитата из «Путешествия по ночной Варшаве в дрожках» Булата Окуджавы. Того самого стихотворения, которое более всего известно другими своими строками:

— Забытый Богом и людьми, спит офицер в конфедератке.

Над ним шумят леса чужие, чужая плещется река.

Пройдут недолгие века – напишут школьники в тетрадке

Про все, что нам не позволяет писать дрожащая рука.

И практически сразу после цитаты в повести упоминается одноклассница Степана полька Малгося Будзинская.

Скорее всего, Александр МИРЕР в конце 1960-х и не знал иной трактовки катынских событий, кроме официальной. И данный подтекст был дан в продолжение линии, что сопоставляет данное вторжение с тем самым.

Дом скитальцев

В интервью Дмитрию Володихину 1 ноября 1999 года в «Книжном обозрении» Александр МИРЕР заявил:

— Лучшим [своим] я считаю первую часть романа «Дом скитальцев» — «Главный полдень». И еще нефантастическую книгу – «Евангелие Михаила Булгакова». Может быть, начальные главы романа «Мост Верразано».

Как видите, и сам автор по-разному оценивает две части романа «Дом скитальцев».

Вторая повесть, которая называется так же, как и роман в целом, — в два с лишним раза толще. И главные герои другие: Сева и Маша. Они постарше. Две трети повести занимают события на планете инопланетян, откуда они собираются направить эскадру к Земле – и эта часть куда менее интересна, чем главы земные, из которых становится ясно, что проникновение – уже менее явное — продолжается.

В голове у автора все последующие годы занозой сидела проблема обоснования одной натяжки в «Главном полдне»: армия развернулась и окружила городок слишком уж оперативно. То есть там наверху быстро поверили возрастной врачихе Анне Егоровне и радиозаявлению открытым текстом научного сотрудника Вячеслава Портнова из местного радиотелескопа о том, что Тугарино захватили пришельцы. Ну, явный абсурд: мало ли сумасшедших... Даже в «Кукловодах» при том, что пришельцев обнаружила близкая президенту страны спецслужба, убедить его удалось с большим трудом. В 1990-х вышла новая редакция «Дома скитальцев», где оперативность объясняется, как нынче говорят, подковерной борьбой башен Кремля: секретарь ЦК решил таким образом подставить министра обороны, а тот посчитал, что инициатор сам попадет в расставленную им же аппаратную ловушку, а в ходе интриг выяснилось, что пришельцы существуют на самом деле. Слава богу, что автор все это засунул не в стремительный «Главный полдень», а в пролог и без того вязкой второй повести.

Посредник

В 1990 году молодой режиссер Владимир Потапов снял трехсерийный фильм «Посредник» по «Главному полдню». Автором сценария указан Александр МИРЕР, который в интервью, опубликованном в 4-м номере журнала «Знание – сила» за 1991 год заявил:

— Наверное, мне надо было снять свою фамилию с титров. Владимир Потапов – хороший режиссер. Но то, что он снял, имеет весьма отдаленное отношение к моей повести. Это классический случай, когда режиссер не может устоять перед искусом «своего видения» и строит картину вопреки логике исходного текста. Вот, например, одна деталь. Важным сюжетообразующим моментом в повести было то, что пришельцам органически претит убийство. Это для них все равно, что себя прикончить. Каждое тело на счету! Ну а режиссер вручает им огнестрельное оружие, и, натурально, начинается пальба.

Александр Исакович изрядно преувеличивает. В «Главном полдне» не только Пятиугольник двести – он же капитан Рубченко — ситуативно стреляет из бластера в голову взрослого Сура, но и Угол одиннадцатый – он же Вячеслав Портнов — прицеливается в переносицу подростку Степе и хладнокровно спускает курок пистолета Макарова, но тот лишь случайно оказался незаряженным.

Фильм неплох, хотя недоброжелатели и обзывают его «тарковщиной». "Посредник", конечно, не похож на энергичную жесткую и ясную повесть, он, наоборот, — медленный странный и очень атмосферный. В какой-то мере, идет в фарватере не Тарковского даже, а «Дней затмения» Александра Сокурова 1988 года.

Целое лето

В 2018 году в сети появилась публикация «Литературная основа сериала «Посредник», сезон первый» Андрея Лазарчука под названием «Целое лето». Это прямое продолжение романа «Дом скитальцев».

На первой же странице мы читаем:

— Меня зовут Алексей Евгеньевич Соколов, я доцент, старший научный сотрудник НИИ экстремальной психиатрии им. Академика Плотника РАЕН — на самом деле это такая ширма одного из подразделений ГУ ГШРФ (бывшего ГРУ), занимающегося предотвращением инопланетного вторжения. Мне пятьдесят восемь лет. Разведён, детей нет. Уже нет…

Это тот самый 13-летний Алеша Соколов, от лица которого был написан «Главный полдень». Чуть позже в повествовании появляются и изрядно потрепанный жизнью Степан, и Севка с Машей и остальные персонажи «Дома...». Разве что мы узнаем, что «Сур застрелился в семьдесят третьем, осенью. У него нашли запущенный рак лёгких».

Лазарчук основательно прошерстил варианты «Полдня...» и «Дома...» и использовал в повествовании чуть ли не все все шероховатости оригинала, внося свои объяснения каждой. Даже, нашел планету, откуда начался Путь. Вы ее тоже знаете.

P.S. Проиллюстрировано рисунками Арсения Шульца из авторского сборника Александра МИРЕРА «Дом скитальцев» (М.: «Детская литература», 1976).

Что будет, если попаданка — уже научившаяся жить в мире "как бы XVI-го века" — начинает крестьянскую войну?

Крестьянская война, как таковая — штука разрушительная. Сектанты хотят, чтобы все завернулись в простыни и поползли в сторону кладбища, а радикалы, которые не знают, как лучше подготовиться к концу света, отправляют толпы людей на встречу к праотцам, в спешке деля их имущество. И хотя большинство понимает, что новая жизнь получается не очень, "вернуть всё в зад" маловато желающих, потому как у такой войны обычно бывают серьезные предпосылки.

Однако у попаданки есть концепция имперского абсолютизма, тысяча изобретений и юный претендент на престол.

Потому как лучше нормальная централизованная власть, чем полный политический разврат из десятков субъектов управления, юрисдикций, вороха прецедентов и вполне открытого права силы.

И, да, еще было несколько плохоньких урожаев подряд. Ждут очередной недород.

Временной период, который охватывает действие книги — что-то около двух недель. Есть две основные сюжетные линии.

Елена сотоварищи, "маленькая армия", которые переживают вариацию классического фильма "Семь самураев". Первые боевые действия, в которых коллектив принимает участие, как единая сила.

Имперский двор, столица. "Ужасная четверка" готовится к новой войне и одновременно пытается нащупать выход из потенциального кризиса. Хоть какой-то. Пока власть императора укрепляется, армия комплектуется, лозунги выдвигаются, но будут проблемы.

Книга в цикле далеко не первая и, я надеюсь, не последняя.

Не смотря на краткость описываемого периода, удалось показать:

— разногласия в команде весьма достойных управленцев, которые окружают правящего императора. Особенно удались индивидуальные цели каждого. Тут и венец карьеры старого герцога — посадить дочь на один из четырех королевских престолов. Попытка старой аристократии соблазнить Шотана вхождением в их ряды. Попытка Курцио сыграть в "эффективного либерала";

— в команде юного претендента начато обсуждения концепции о равенстве людей перед законом. Планы там, понятно, еще очень скромные. Так что автор делает упор на психологические кризисы;

— отлично показано непрямое взаимодействие этих команд. Культурное влияние попаданки уже огромно, и его не получается свести к действию монашеского ордена просветителей — тут и одежда, и знаки препинания в текстах и новые формы театра. А Елене придется снова и снова учить местные законы, религию и тому подобные базисные вещи, которые в имперской столице давно стали самой сутью управления.

— есть аромат эпохи, как сельской местности, которая соскальзывает в кромешное беззаконие, так и столицы, в которой знать делает осознанный выбор "Пусть будет война!"

Да, магии по сравнению с предыдущими книгами стало куда как меньше.

"Недороды и произвол? Идеалы старины на знаменах?" — вопиит текст, — "Нас это устраивает. Мы покажем вам настоящее прогрессорство!"

На мой взгляд, присутствует стилистический изъян: анонсов будущих катастроф уже несколько многовато. Есть обширные цитаты из мемуаров поэта, который стариком вспоминает, как Хель зажигала. Рефреном — все плохо закончилось. В качестве больших эпиграфов и длинных комментариев — выдержки из документации и публицистики археологов будущего: кто же такая эта Хель и чего такого она затеяла, и как все скоро рухнет в голод и крестьянскую войну. Есть описание климатической катастрофы через призму восприятия современников (кислотные дожди, цунами и недород), которую легко считывают читатели. Проскальзывает очередное видение самой Елены (уже второй намек на морскую баталию). Причем мемуары поэта и видения Елены — фигурировали в предыдущих книгах. Да, эти анонсы играют свою роль: становится ясно, как меняется Витора. Очень неплохо строчки из будущего позволяют пересказать план Курцио без приведения длинного протокола дискуссии по поводу этого плана. Но рефрен "будет плохо" повторяется с перебором, и к последней трети книги я начал уставать от обещаний большого шухера.

Итого: хороших попаданческих текстов довольно мало. И тут автор — который стал крепким ремесленником от литературы — посвящает несколько лет тому, чтобы написать хорошо. Он ведет проект: мир, несколько героев, тексты — и медленная эволюция от полуэротических приключений а ля темное фэнтези, к реалистичной картине реформ эпохи "становления национального государства". И все это в период катастрофы. Продолжение будет не раньше, чем через полгода и не позже, чем через полтора. А до завершения цикла никак не меньше пяти-шести книг.